Эльфы и их хобби

– А я тебе взамен принесу такой же красивый венок, – пообещал эльф.

– Лучше принеси мне удачу, – сказала Ганка, – эльфы приносят удачу, я знаю.

Эльф вновь качнул своим привядшим лугом на макушке.

– Я не умею приносить удачу. Я умею приносить радость. Так она говорила. Что я приношу радость…

– Она?

– Мама… Моя мама. Только она не настоящая мама – приемная.

– Так ты – эльфенок Федоры? – Ганка даже по коленям себя хлопнула. – А я все думаю, почему это ты так хорошо болтаешь по-нашему!

– Федора, – сказал он, – да… Так ее зовут. Федора.

Он несколько раз повторил имя, словно катая во рту гладкий камешек.

– А… – Ганка насторожилась. То, что эльфенок Федоры ходит, считай в чем мать родила и выпрашивает сыр, скорее всего, не означает ничего хорошего. – С ней все в порядке?

– С ней все в порядке, – сказал эльфенок, – она умерла.

– Так ты один живешь? – утверждение, что с умершей травницей Федорой все в порядке, Ганка решила пропустить мимо ушей.

– Почему? – эльфенок пожал худыми плечами, – с Федорой…

Ганка чуть отодвинулась. Она знала, что эльфы чудные, все так говорили, и еще что они нелюди и живут не по-людски.

– Ты что же… не похоронил ее? Или, может…

Может, оживил своей странной магией, и старуха, хотя и мертвая, ходит и разговаривает? Такой безобидный, такой симпатичный эльфенок. Только бы не разозлить его…

– Почему? Она просила, чтобы я ее похоронил, как положено, и я похоронил. Вырыл яму, настелил туда папоротника. Цветов. Она любит цветы. А на холмике выложил крест из щепочек.

Значит, он не нечистая сила. Нечистая сила от креста бежит, как от огня, всем известно. Но вот не хотела же старуха его крестить…

– Она говорит, все хорошо, – сказал эльфенок. – Говорит, я все правильно сделал.

– То есть… как, говорит? – осторожно спросила Ганка. Отец, наверное, уже злится, да и братья злятся, что ее, Ганки нет, и яиц свежих нет, и сыра. Но эльфов нельзя сердить, это всем известно. Пускай лучше сам уйдет.

– Она раньше часто приходила, – сказал эльфенок, как во сне. Глаза его расширились и стали совсем зелеными – в них отражалась прошитая солнцем листва… Придет, станет на пороге… Или сидит в углу – я оборачиваюсь, смотрю, а она сидит. Что ты меня похоронил по-людски, это хорошо, говорит, мы все равно вместе. Правда, – он вздохнул, – в последнее время реже приходит. Она так и сказала – я потом уйду… мы всегда уходим… далеко. Просто еще немного с тобой побуду, чтобы тебе одиноко не было. Она хотела, чтобы я не забывал человечью речь, так она говорила. Я все ей рассказывал. Все, что видел.

Может, эльфенок и не виноват, подумала Ганка. Это же Федора, всем известно, что она была ведьмой, а у них все не так, как у людей.

– Но как делать сыр, она так и не сказала, – сокрушенно покачал головой эльфенок, – я уж спрашивал-спрашивал, а она молчит, и все. Я сам попробовал, но ничего не вышло. Может, это потому, что козочка уже старенькая. Мало молока… А я так скучаю по сыру.

– Я принесу еще сыру, – торопливо сказала Ганка. Мало ли, вдруг порчу наведет. Лучше пускай ее отпустит добром.

– Когда? Завтра? – эльфенок был явно не в ладах со временем. Или с памятью. Ганка не удивилась, эльфы живут одним мигом, но этот миг длится вечно, это все знают.

– Нет, – терпеливо сказала она, – через… пять дней. Вот солнце видишь? Оно закатится, потом еще раз. Потом еще раз. И еще два раза. Вот, пальцы загибай, – и она для верности сама загнула ему по очереди грязные худые пальцы. Он не противился. – Вот видишь? Раз, два, три. Четыре, пять… И я принесу сыр. Понял?

– Понял, – сказал он и вскочил с коряжки. Он был такой худой, что казался полупрозрачным, и сливался с солнечными пятнами, с ветками, зеленью и тенью – словно растворялся в них…

– Погоди! – Ганка тоже встала, солидно оправляя юбку и делая вид, что занята только этим, а спрашивает так, мимоходом, – а как тебя зовут?

Эльфы не любят говорить, как их зовут на самом деле, но если выведать имя, можно получить над эльфом большую власть.

Эльфенок пошевелился и снова стал хорошо различим, словно бы вернулся из мира теней в мир людей…

– Желто-красный листик дуба, который оторвался от родной ветки, – сказал он с некоторой даже гордостью. – Красиво, правда? Я сам придумал.

– Немножко длинно, – сказала Ганка, – хотя, конечно, красиво, – поспешно добавила она, чтобы эльфенок не рассердился. Листик тоже неплохо звучит – это ведь почти то же самое, только немножко короче. Я буду тебя называть Листик.

Эльфенок явно не хотел сказать ей свое настоящее имя, а значит, он на самом деле гораздо хитрее, чем кажется. На всякий случай она тоже попробовала схитрить.

– А как тебя называла Федора? Как-то же она тебя называла!

– Солнышко. Она называла меня – Солнышко, – сказал он, отступил в тень и пропал.

* * *