В течение следующих двух недель Вермут неоднократно беседовал с Гансом. Командир по-прежнему не мог отличить своего собеседника от прочих, и каждый раз сомневался в том, что разговаривает с тем же
Тем временем команда волновалась. Матросы и офицеры знали о том, что это их последняя миссия, и требовали решить, что делать дальше. В один из дней было решено провести всеобщее голосование, отрицающее классовые различия и военную иерархию. Каждый имел право голоса, и каждый голос был равен другому. Вариантов было три: вернуться в Германию и сдаться союзникам, уже оккупировавшим территорию страны; тайно высадиться в Южной Америке или еще где-либо и попытаться исчезнуть; открыто предложить себя государству, поддерживавшему режим Гитлера и пока еще стоящему на собственных ногах. Японии, судя по всему, оставалось немного, а вот Аргентина вполне подходила – на том и остановились. Из сорока четырех голосов тридцать один был подан в пользу высадки в Аргентине и сдачи аргентинским властям.
Когда до цели оставалось идти порядка суток, а подлодка двигалась над водой в штатном режиме, Вермут столкнулся с
Вермут не знал точно, в которой из кают живет вероятный руководитель
На трех койках из четырех лежали
Вермут нерешительно дотронулся до одного из тел. Оно шевельнулось, поскольку оказалось легким, высохшим, точно пустым внутри.
«Кто вы?» – спросил обер-лейтенант.
Ганс поднял руки и, оттянув ремешок, перенес свои круглые черные очки с глаз на лоб. Глаза у него были такие же черные, как и стекла очков. Ни зрачка, ни радужки, только непроницаемая тьма. «Вы знаете, обер-лейтенант, кто такие альвы?» «Нет», – покачал головой Вермут. «Садитесь, обер-лейтенант, послушайте одну сказку», – сказал Ганс и сел сам – прямо на железный пол, поскольку на койках места не было. Вермут присел рядом. Некоторое время оба молчали.
«Мы – альвы, – сказал Ганс. – Мы жили на земле много лет назад, потом была война, мы разделились на два народа, две коалиции. Одни остались на поверхности, вторые – мы – ушли вниз. С людьми мы общались, но наша цивилизация была значительно более развитой, нежели человеческая, и вы воспринимали нас как богов. Мы подчинили себе огонь на несколько тысяч лет раньше вас, раньше изобрели колесо, лук и так далее. Потом человек стал нас догонять. В подземелья, называвшиеся Свартальфахейм, он не спускался, но вот наших наземных собратьев вырезал под корень уже к шестому веку, если следовать вашему летосчислению. Подземные же альвы остались».
«И Аненербе вызвало вас наверх».
«Ну, можно сказать и так, – отозвался Ганс. – Хотя скорее не вызвало, а просто установило контакт. Нас очень мало, раса вырождается, и потому до недавнего времени мы вас просто боялись».
«Вы – нас?»
«Да, обер-лейтенант. Сколько вас? Два с лишним миллиарда? А нас – около пяти тысяч. И женщин – очень мало. Мы живем значительно дольше вас, но не настолько, чтобы не бояться смерти – как личной, так и всего народа».
«И что дальше?»
«Дальше на нас вышел Рихард Вольфрам из Аненербе. Нам предложили сделку: мы предоставляем правительству вашей страны определенные технологии, а вы возвращаете нам законное право на жизнь. Мы хотели жить на земле – и не просто существовать, а иметь влияние, власть, быть привилегированной группой. Ваши врачи должны были помочь нам с проблемами увеличения популяции».
«Что за технологии?» – спросил Вермут.