Эльфы, топор и всё остальное

— Патриции охочи до любых спектаклей, даже запретных. Тем более запретных. То, что запрещено для простецов, для них разрешено. А уж как они платят… По окончании гастролей я уплыву в Талестру и куплю там дом под театр!

Я спросил, не боится ли он, что Безликие выследят их и поставят труппу на ножи.

Отли беспечно рассмеялся.

— Нет, друг мой. Мы выступаем в гриме, после — разоблачаемся вдали от чужих глаз. На представлении у нас дворянская охрана, одетая под солдат. Кроме того, у меня постоянные охранники, — он мотнул головой в сторону четверки говорливых орков. — Под кафтанами у них ножики длиной с мой локоть. Мы раскатываем по Мантиохии уже вторую неделю, сегодня дали второе представление в Ридондо, и пока — никакой слежки. Однако оставим мои дела: во мне гуляет смутная загадка, что нужен я тебе не просто так.

— Нет, не просто так, Отли.

— Тогда изложи свое дело.

Ну я и рассказал.

* * *

На улице я переглянулся с Виджи, и мы смотрели друг на друга, пока колокол на Башне вызванивал третий час. Отли сбежал.

Значит, не вышло. Городу конец.

40

— А я точно похож на чумного? — Олник встал; большое овальное зеркало в торце фургона отразило плечистого гнома в подштанниках цвета моркови и ботинках цвета яичного желтка. Он повернулся к зеркалу лицом, или, верней, тем ужасом, которое теперь заменяло ему лицо, и рассматривал свое отражение с некоторым даже удовольствием.

— Ох, батюшки… Бесприданец[23] какой-то. Нет, я точно похож?

Лицо бывшего напарника напоминало вареную свеклу, глаза окружали чернильные тени, а по его телу я щедро разбросал полтора десятка багровых, покрытых лаком гноящихся бубонов.

— Поворотись-ка, братец… Угу… Горожане тебя не забудут никогда, а кое-кому ты будешь до смерти являться в кошмарах.

Он взъерошил короткие черные волосы, высунул и спрятал язык.

— Ну, тогда ладно!

Поскольку борода у Олника еще не слишком отросла, в гриме он походил на крепкого крестьянина невысокого роста, чумного крестьянина, разумеется.

Первый акт пьесы я назвал «Операция „Чумной карлик“» — конечно же про себя. Олнику не стоило знать, что я сравнил его с каким-то там краснорожим коротышкой.

В гримировальном фургоне Отли, который я загнал на Пикник Орна неподалеку Торжища, нас было пятеро: я, Виджи, Олник, Имоен и Скареди. Великолепная пятерка лицедеев, проездом — а верней, проплывом из Ридондо в Дольмир. Спешите видеть, только одно представление — зато бесплатно!

Я пыхтел над гримом, малевал уродства быстрее быстрого и чертовски взмок. Из отдушин в потолке падали густые лучи предвечернего солнца. Нужно сказать Отли спасибо — он подобрал стойкие к жаре краски. Он всегда основательно подходил к гриму и реквизиту, старый и, пожалуй, бывший товарищ.

Виджи благоразумно молчала. Она здорово изменилась после заключения в гареме Фаерано. В ней, я бы сказал, значительно убавилось абстрактного правдоискательства и гуманизма. Сейчас, окажись мы снова под стенами Таргалы, она вряд ли стала упрекать меня в мошенничестве и обмане.

Когда я приказал Имоен сесть к зеркалу и обнажить груди, моя супруга издала чуть слышное шипение. Я отмахнулся:

— Женщины должны узреть женщину. Человеческую женщину. И хватит об этом.

За спиной рявкнула рассерженная кошка. Мелькнули золотистые локоны, качнулись полотняные стены фургона: кроткая Риэль Виджи Альтеро выметнулась наружу, шлепнув пологом о дощатый пол. Скареди чихнул от пыли, и тут же уткнулся в стену, чтобы не видеть наготы Имоен.

Неподалеку колокол церкви Атрея пробил половину пятого. Время уплывало сквозь пальцы, как песок.

Я бестрепетно покрывал тяжелые груди Имоен уродливыми рисунками. Она вздрагивала, сдавленно хихикала от щекотки. На самом деле, чумных бубонов редко бывает больше одного-двух, но чтобы внушить людям страх, вызвать панику, требуется, хм, сгустить краски. Я и сгущал — в меру сил, благо Отли в свое время обучил меня тонкому искусству нанесения грима, а в Хараште я тоже иногда практиковался — с подачи Джабара из Ночной Гильдии.

Где-то сейчас мой приятель? Сберег ли собственную голову от смертоносцев и тех гильдийцев, которых собирался прирезать?

Имоен смотрела на меня с некоторой растерянностью, но без страха, однако, когда я поднял взгляд, оценивая картину целиком, на ее щеках разгорелся румянец.

— Мастер Фатик, мне придется… раздеться полностью?

— Оставишь только исподники и сапожки. Подставляй лицо.

В фиалковых глазах лесной нимфы появилось странное выражение: смесь покорности и чего-то, чего я не мог прочесть толком. По-моему, она считала меня безумцем. Как и все из отряда, впрочем. Но у меня не было времени выяснять: подчиняется — и ладно. Не думаю, что так же легко я смог бы подписать на дело Крессинду: она наверняка еще злилась на меня за тот залет с подушкой.

Скареди фыркнул на боковой скамье, дернул себя за пшеничный ус:

— Срамота…

— Стыдоба, — эхом откликнулся я.

Набычившись, он смотрел в стену: огромный, плечистый, вылитый государь Амаэрон Пепка, даже усы в наличии, осталось только бороду наклеить.