Элианна, подарок бога

И тут я понял, что я полный идиот. В марте, когда они пришли ко мне со своей идеей, я должен был сказать, что вхожу в этот бизнес равным с ними партнером, и подписать контракт. И никуда бы они не делись, им нужен был и я, и мой Культурный центр. Но я не сделал ни того ни другого, а теперь поздно, теперь они действительно могут взять на мое место любого. Тем паче с недавних пор этот красавчик Карганов половину времени проводит в соседней редакции «Нового американца». А там и Довлатов, и Рубин, и Вайль, и Генис постоянно подвизаются на «Свободе» и, соответственно, имеют опыт работы на радио. Год назад, когда я только приехал, я был зван в их компанию к Петру Вайлю, который жил по соседству со мной в Вашингтон-Хайтс. Но там водку наливали стаканами и каждые пять минут поднимали тост за гениальность Довлатова. А поскольку я ничего довлатовского еще не читал, то так и ушел, не произнеся никакого тоста. И больше в их круг зван не был. Хотя еще одна встреча была – на той же «Свободе». Не помню, кто меня туда привел, наверное, красавица Таня Брохина, жена моего вгиковского сокурсника и известного в Москве картежника. Таня и Юра Брохины приехали в Америку еще пять лет назад, и Таню, московскую актрису, тут же взяли на «Свободу» диктором. Но это было исключением из правил. Редакция «Свободы» занимала целый этаж в роскошном здании на Бродвее, щедро финансировалась американским правительством, вещала на всех языках подсоветской Европы и была сформирована эмигрантами второй волны – беженцами 1945–1947 годов. В 1979-м нас, новоприбывших, дальше приемной туда не пускали. Все гении, даже Львов и Довлатов, сидели в этом холле-приемной и часами ждали, когда из глубин редакции к ним выйдет Юрий Геклер или сам Джин Сосин, принесут свежую «тассовку» и поручат написать к ней комментарий на полстраницы. За эти полстраницы «Свобода» платила от пятидесяти до ста долларов. А чтобы почаще писать такие комментарии, учила меня Таня, нужно во время обеденного перерыва бегать для Геклера за бутылкой, а после работы ждать его в соседнем баре и пить с ним под жареные лягушачьи лапки. Но из всего этого набора мне пришлись по вкусу только жареные лягушачьи лапки…

А теперь эта шпана, Карганов и Палмер, открыто шантажировали меня гениями из «Нового американца» и радио «Свобода».

Не сказав им больше ни слова, я вышел из их кабинета и направился в свою комнату собирать вещи – папки со сценариями радиопередач, книги, магнитофонные кассеты.

Рядом, через стенку, в звуковой монтажной Арнольд Басов вставлял музыкальные паузы в уже записанный нашими актерами «Раковый корпус». В студии звукозаписи три новоприбывших выпускника Щукинского театрального училища перед тремя микрофонами разыгрывали очередную детскую сказку из «Агады». Еще дальше музыкальный редактор Мила Фиготина перегоняла с грампластинок на пленку песни Леонида Утесова. В комнате администрации Чурайс обзванивал по телефону русские бизнесы и предлагал им рекламироваться на нашем радио. Построенная мной радиостанция уже летела к своему открытию на автопилоте, никто бы и не заметил моего исчезновения.

«Ты не только съела цветы, в цветах мои ты съела мечты…» – плыл по коридору из фонотеки бархатный голос молодого Утесова, а потом тоненьким голоском вступала его юная дочь Эдит: – «И вот душа пуста и вот молчат уста…»

Я вспомнил, как под Москвой, в киношном Доме творчества Болшево, Леонид Осипович и пятидесятилетняя Эдит, узнав, что я собираюсь за бугор, порознь просили меня найти в Нью-Йорке Эфраима Севелу, бывшего зятя Эдиты, передать ему приветы и сказать, что они слышали по «Немецкой волне» его «Остановите самолет, я слезу», а по «Свободе» его же «Легенды Инвалидной улицы». Конечно, на второй день по прилете в Нью-Йорк я через Славу Цукермана, еще одного вгиковца, знаменитого в США своим авангардистским фильмом Liquid Sky, нашел Эфраима и приехал к нему в «Асторию», где он жил с пожилой красавицей-испанкой. Фима, бывший во время войны сыном полка противотанковой артиллерии и прошедший с этим полком от Белоруссии до Германии, встретил меня в шелковом халате, накормил обедом, попросил отредактировать его новую детскую книжку «Береле-медвежонок» и сказал:

– В Америке есть только два русских писателя, которые живут на свои литературные гонорары, – я и Солженицын! Даже Бродский преподает в университете. И, вообще, запомни две вещи. Во-пер-вых, у американских женщин не бывает мигрени, мигрень – это выдумка русских евреек. А во-вторых, никакой свободы в Америке нет. Свобода начинается тогда, когда у тебя на банковском счете появляются первые десять тысяч долларов.