Читаем Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue полностью

Вторая часть «Пушкинских заметок» посвящена уточнению датировки оды «Вольность». Хотя на автографе оды стоит дата 1817 г., значительная часть исследователей считала, что стихи были написаны двумя годами позднее. Бикерман подробно рассматривает доводы сторонников более поздней даты и один за другим их опровергает. Его вывод однозначен и категоричен: «…Дошедшая до нас ода “Вольность” написана в 1817 году, и предположения об описке или намеренном искажении даты поэтому не только надуманы, но и досадно-излишни и нецелесообразны»109.

Аргументы юного Бикермана показались убедительными М. А. Цявловскому. В 40-х гг., работая над книгой «Политические стихотворения Пушкина», он подробнейшим образом останавливается на проблеме хронологии оды. В 1962 г. его вдова пушкинистка Т. Г. Цявловская опубликовала эту часть рукописи под названием «Хронология оды “Вольность”»110. Вот как Цявловский отзывается о статье Бикермана:

«Вопросу о времени написания оды посвящена специальная заметка И. И. Бикермана в издании “Пушкин и его современники” (вып. XIX— XX, 1914, стр. 55— 62). Автор заметки доказывал несостоятельность всех доводов Лернера и Морозова в пользу датировки оды 1819 г. Так, относительно ссылки Лернера на свидетельство Вигеля, что ода “написана через три года после выхода Пушкина из лицея” Бикерман правильно заметил: “Ф. Ф. Вигель не указывает точно даты написания оды, но говорит, что ‘ничего другого в либеральном духе Пушкин не писал еще тогда’ (“Записки”, VI, стр. 10) – это более походит на 1817 г., чем на 1819–1820 г.”. Об указании Лернера на письмо Карамзина к Дмитриеву от 19 апреля 1820 г. Бикерман также совершенно правильно писал: “Ссылка на Карамзина основана на недоразумении. Вот дословно, что говорит Карамзин: ‘служа под знаменами либералистов, он (Пушкин) написал и распустил стихи на вольность, эпиграммы на властителей, и проч. и проч. Это узнала полиция etc. Опасаются следствий…’. Здесь нет и намека, что “Вольность” относится к 1819 г. или 1820 г. Говорится лишь, что полиция узнала об оде в 1820 г. Но та же полиция узнала о ‘Гавриилиаде’ только через 6 лет после написания, когда она успела дойти до штабс-капитана Митькова”.

Неосновательным находил Бикерман и ссылку Лернера на упоминание в оде А. Шенье. Указав, что отнесение стихов о “возвышенном галле” впервые бездоказательно сделано Ефремовым и столь же бездоказательно повторено другими издателями, Бикерман указывал, что в одной из копий оды эти стихи отнесены к Пиго Лебрену111.

Довод Морозова, что тон и склад совершенно не подходят будто бы к тону и складу лицейских или близких к лицейской поре стихотворений Пушкина, Бикерман считал “очень спорным”. “Напротив, – писал Бикерман, – Пушкин сам дал своей оде справедливое определение: ‘прекрасно, хоть она писана немного сбивчиво, мало-обдуманно’. Именно такая сбивчивость, малообдуманность должна была быть в политических идеалах Пушкина 1817 года. Воспевание отвлеченной законности, элегические надежды на конституцию – как все это по политической энергии ниже не только ‘Вольности’ Радищева, но и пушкинского же ‘Любви, надежды, гордой Славы’ с его энергичным призывом ‘Россия вспрянет ото сна и на обломках самовластья напишет наши имена’”. Приведя восемь (17–24), по определению Бикермана, “туманных” стихов (“Увы! Куда ни брошу взор… И к славе роковая страсть”), автор замечал: “‘Так он писал темно и вяло’, иначе нельзя определить стихи ‘Вольности’, где Пушкин высказывает свои идеалы. С другой стороны, крайняя умеренность оды не позволяет ее относить к 1819–1820 гг.”. “Умеренность” оды Бикерман видит в осуждении убийства Павла I и казни Людовика XVI, “причем, совершенно аналогично реакционерам реставрации, владычество Наполеона представляется карой божьей за смерть Людовика XVI”. Приведя VII и VIII строфы (стихи 49–64) оды, Бикерман утверждает, что “ненависть к Наполеону, которой дышит только что приведенная строфа VIII, – все это гораздо ближе к 1815 г., чем к 1820 г. Стоит сравнить только с VIII строфой ‘Вольности’ ‘Наполеон на Эльбе’, как будет видно сходство настроений. ‘Европа, мщенье, мщенье! Рыдай, твой бич восстал – и все падет во прах, все сгибнет’ …Наполеон – ‘ужас мира, стыд природы’ ‘Вольности’ аналогичен ‘свирепошепчущему’, ‘губителю’, ‘бичу’, ‘хищнику’ ‘Наполеона на Эльбе’, ‘ужасу мира’ – Наполеону в оде ‘Принцу Оранскому’ (1816). Так что и по настроениям ‘Вольность’ ближе к 1815 г., чем к 1820 г., и, вероятнее, может относиться к 1817 г., чем к 1819 г.”.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное