Эликсир

В последний год она повторяла эту фразу чуть ли не при каждом расставании. И хотя мне было приятно это дружеское участие, я всегда раздраженно морщилась, слыша «никогда». По мне, это было все равно что искушать судьбу. Конечно, я говорила об этом Райне, но та лишь смеялась над моими «ненормальными предрассудками». Стало быть, каждый божий вечер верить в то, что ты встретила душу-близнеца — это нормально, а верить в то, что судьбу можно раздразнить своими неосторожными словами — это ненормально! Оставалось лишь надеяться, что судьба Райны обладает достаточным терпением.

В клубе я оставалась ровно столько, чтобы не уезжать на глазах у Райны. Она бы чувствовала себя неловко, если бы поняла, что я потащилась сегодня в клуб только ради нее. Едва переступив порог своего номера, я жадно ринулась к сейфу и вытащила свою драгоценную камеру.

Сколько я себя помню, фотография была моим спасением от любых неприятностей. Папа подарил мне мой первый фотоаппарат, когда мне было всего четыре года.

— Запомни, Клиа, — напутствовал он меня, — ты берешь на себя большую ответственность, когда фиксируешь что-то на снимке. Во многих культурах существует поверье, что фотография крадет у человека часть его души.

Как всегда, я внимала каждому его слову, принимая их за истину в последней инстанции, даже когда мама открыто смеялась и закатывала глаза:

— Ох, Грант, ты только посмотри на нее! — и ее голос звенел от любви к нам обоим. — У нее глаза, как чайные блюдца! Скажи ей, что это выдумки!

— Это выдумки, — покладисто отвечал папа, но он стоял спиной к маме, и она не могла видеть, как он скрестил два пальца. Я просияла: еще бы, мы с папой стали заговорщиками!

С той самой минуты, как папа вручил мне фотоаппарат, он стал моей самой любимой игрушкой. Мне никогда не надоедало делать снимки. И папе это нравилось. Он тоже увлекался фотографией и очень гордился, что я вместе с ним часами просиживаю в его домашней лаборатории в подвале. Меня всегда считали скорее маминой, чем папиной дочкой — до того дня, как я получила фотоаппарат, хотя я вообще ничего такого не помню. У меня в памяти сохранились только мы двое — папа и я — смеемся, беседуем, делимся своими секретами и надеждами превратить каждый свой снимок в произведение искусства.

Райна надо мной смеется. Принимая во внимание мою ненависть к папарацци, она находит комичным мое увлечение фотографией. Но я считаю себя самым настоящим антипапарацци. Ведь их жадные объективы ловят лишь то, что лежит на поверхности. Лишь бы физиономия их жертвы была в фокусе — и все о’кей. А моей целью стало запечатлеть то, что скрыто под поверхностью. Есть неповторимая история, что таится в каждом лице, в каждом пейзаже, в каждом мгновении нашей жизни. Каждый предмет в мире наделен собственной душой, и, когда мне удается найти общий язык с камерой и мы работаем в унисон, нам удается запечатлеть эту душу. У себя в комнате я аккуратно уложила камеру на кровать, чтобы одеться потеплее и противостоять зимнему холоду. В поездку я взяла с собой свою любимую камеру — Sony DSLR (цифровой одно— объективный зеркальный фотоаппарат — перев.), которую папа подарил мне как раз перед своей последней поездкой в «Глобо-Рич». С тех пор успели появиться новые, более совершенные модели, но эта, казалось, была сделана специально для меня. Я мигом скинула с себя вечернее платье и каблуки, натянула длинные шелковые нижние штаны, мои любимые джинсы, толстый свитер с высоким воротом и вязаную плотную шапочку. Никаких перчаток. Перчатки — это барьер, они разделяют меня с камерой, нарушая нашу связь.

Закутавшись как можно теплее, я отворила дверь и вышла на балкон. На улице подморозило, и корка льда сверкала на кованых перилах и фигурном литье. Я быстро окинула взглядом горизонт, отдавая себе отчет, что не увижу его по-настоящему, пока перед глазами не окажутся линзы окуляра. Я глубоко вздохнула, наслаждаясь моментом предвкушения чуда, и поднесла камеру к глазам. В ту же секунду я начала делать один снимок за другим. Отсюда весь город был как на ладони: маленькие кафе, рынки и библиотеки, притихшие до утра. И надо всем этим — захватывающая громада Нотр-Дама, казавшегося живым в свете прожекторов.

Я провела на балконе не один час, снимая все подряд: тончайшие нюансы архитектуры, улицы, прохожих. Я успела запечатлеть их всех и продолжала бродить взглядом по Латинскому Кварталу до самого рассвета, пока солнце не согрело город настолько, что я почувствовала, как застыли мои пальцы.

Превосходная ночь: и мне не пришлось ложиться спать.

Стоило мне вернуться в комнату, как меня обдало жаром, и я молча похвалила себя за предусмотрительность: перед тем как отправиться на балкон, я включила обогреватель на полную мощность.