Эликсир для Потрошителя

— Точно не знаю. То есть, его изобрел генетик Самойлов. Но он находится в международном розыске, живет под чужой фамилией и сделал пластику. Поэтому в чьей личине он сейчас обосновался, сказать не могу. Наиболее вероятно, что это директор Борис Тихонов. Но вполне возможет и другой вариант. Арсений, мужчина, который приходил в клинику с охранником.

— Хм, припоминаю, о ком вы говорите. — задумчиво протянул Игорь. — Но последние несколько дней его в клинике не было. Может, почуял опасность?

Я лишь пожала плечами.

— Телефон этого Арсения имеется? — деловито уточнил Игорь. Я кивнула. — Понятно, вечером устроим встречу в узком дружеском кругу. А пока займемся Тихоновым. Все, ребята, жаль расставаться, но вынужден вас покинуть на пару часов.

Он вышел из номера. Зульфия опасливо покосилась на Артура, затем с видом побитой собаки посмотрела на Алену. Но та, сильно ссутулившись, сидела на подоконнике, уткнувшись лбом в стекло. Тогда Зульфия обратилась ко мне:

— Вероника, я могу у вас посидеть?

— Нет. — твердо сказала я. — Нам с Аленой надо поговорить. Пожалуйста, оставьте нас вдвоем.

Артур молча развернулся и вышел из номера. Зульфия еще помялась, словно хотела что-то сказать, но не решилась, и вышла следом.

Еще какое-то время мы с Аленой сидели, глядя в разные стороны, затем одновременно повернулись друг к другу:

— Алена…

— Ника!

Я замолчала, давая ей возможность высказаться.

— Ника, мне снять отдельный номер? — робко спросила она.

— Нет! — резко ответила я. — Ничего ведь не изменилось за эту неделю, пока мы жили вместе. Я не верю, что ты меня убьешь.

— Нет… Наверное, нет. — тоскливо ответила Алена. — Я сопротивляюсь, пока что сил хватает. Это ОН требует твоей крови. Рисует мне картинки… Все зло от НЕГО!

Она достала из кармана джинсов какую-то пластинку и резким движением бросила мне. Я отшатнулась, и пластинка приземлилась на полу возле моих ног. Я осторожно подняла ее: старинный, слегка потемневший от времени дагерротип, на котором изображен усатый мужчина, одетый в сюртук по моде конца 19 века.

— Он разговаривает со мной во сне. — Алену словно прорвала, теперь она говорила торопливо, заглатывая некоторые слова, словно опасалась, что ее вот-вот прервут. — Во сне я мужчина, который получает удовольствие только от вида крови. Я купаюсь в чьей-то крови, крови женской, режу, кромсаю извивающееся тело, и лишь тогда получаю кайф.

Понимаешь. — заторможено продолжила она. — Я нашла портрет в кафе, во время очередного отравления. Мне показалось, он выпал из кармана Лидии. Я уже шла к ней, когда почувствовала странное оцепенение. Но тогда я ничего не заподозрила. После такого стресса могло что угодно случиться. Я подумала, что это от нервов, и отправилась спать. И тогда он впервые пришел ко мне.

Я видела всю мою жизнь во сне. Я когда-то жила в Англии, в большом городе с таким же туманом, как здесь. Я убивала там женщин, которые… которые были беременны. Вроде, я была знаменита тогда. Он называл себя Джеком-Потрошителем, но я не уверена, что это правда. Потом я жила в каком-то английском поселке, и делала то же самое. Потом я была Ростовским Душителем. А потом…я стала колоть жертвам что-то, от чего они впадали в оцепенение. Про меня писали газеты, и называли Господин Паралич.

— А причем тут это? — я помахала в воздухе дагерротипом. — Это кто?

— Это он… Тот, кем я была в самом начале. Я видела его в зеркале, когда смотрела на себя во сне. Он приходил ко мне с тех пор, как нас выписали из клиники. Показывал картинки моей прошлой жизни, давал почувствовать кайф от убийств… Он руководил мной, когда я убивала! — с отчаянием воскликнула она. — Я пыталась сопротивляться, но он… Он словно парализовал меня, и водил моими руками. И обещал безопасность. Говорил, что главное — не расставаться с ним, не отдавать никому, и тогда я буду совершенно неуязвима.

Он показывал мне и картинки с тобой. Но тебя… тебя я не тронула. Я пообещала ему — если с тобой что-то случиться, я убью себя.

Она замолчала. Я тоже сидела неподвижно, пытаясь справиться с собой. Алена безумна, ей кажется, что ее телом управляют потусторонние силы. Кажется, в психиатрии это называется симптомом Кандинского-Клерамбо. Эликсир сделал ее безумной, поможет ли ей теперь Самойлов?

— Алена, а ты не пробовала… не думала… обратиться к врачу?

— Зачем? — горько усмехнулась она. — Чтобы меня заперли в психушке для особо опасных преступников, и начали колоть лекарства, превращающие в овощ? Лучше уж встретить свой конец более достойно. Если что, у меня хватит на это сил.

— Но что же… Даже если противоядие создадут, и ты перестанешь убивать… Что будет с Михаилом?

— Я все решила еще тогда, когда уговаривала тебя поехать в Новореченск. — казалось, она немного успокоилась. — Добьюсь, чтобы меня вылечили, и уеду из России навсегда. И уже из-за границы напишу в полицию письмо, где во всем признаюсь. Подробно расскажу, как убивала, даже подскажу, где найти некоторые улики. Им придется отпустить Михаила. А меня они не найдут.

— А если… — я прервалась, не решаясь закончить мысль.