Эликсир князя Собакина

— Очень приятно! Павел Живой, артист. А я-то думаю — чего этот викинг Пушкину тыкает? А он, оказывается, переводчик, свой человек!

— Нет, тыкать — это такая языковая привычка. У нас по-шведски нет всяких «вы» — «ты». Но если ты хочешь, я могу говорить тебе «вы».

—Да ну, ты чего, старик? — хлопнул его по плечу Паша. — Тыкай на здоровье. Ты же почти наш. Мы тебе даже скидку сделаем. За Пушкина — всего пятьдесят рублей. А если фоткаешься с Петром, то Пушкин бесплатно.

— Нет, с Петром не надо, — поморщился Карлсон. — Я лучше с тобой. А можно сниматься не здесь, а вон там, около собора?

— Ноу проблем! Костя, топай за нами!

Фотосессия прошла удачно. Пушкин даже попытался поднять своего переводчика на руки, чтобы выразить поддержку его деятельности. Это не получилось, и тогда могучий викинг сам поднял поэта на воздух и подержал над головой.

— А у Всадника-то не хочешь? — спросил Паша, принимая гонорар. — Памятник знаменитый. Россию поднял на дыбы!

— Он не только Россию поднял на дыбу, — нахмурился швед. — Вот скажи, Павел, ты никогда не думал, что означает эта змея?

— Ну то есть как — что означает? — пожал плечами Живой. — Зло мировое.

— Нет, — покачал головой Карлсон, — не мировое. Змея-то — это мы...

Пораженный такой трактовкой шедевра Фальконе, Паша некоторое время смотрел на представителя побежденной державы молча, а потом вдруг схватил его за руку.

— Слушай, а давай мы ему отомстим! — выпалил он.

— Как это?

— Ну, тебе ведь обидно, что тебя змеей представили?

— Обидно.

— И всему шведскому народу обидно?

— Еще как!

— Ну так возьмем и отомстим. Заберемся туда и напишем ей на хвосте: «ШВЕДЫ НЕ ГНУТСЯ».

Карлсон даже подпрыгнул:

— Отличная идея! Это же из Пушкина, да? «Ура, мы ломим, гнутся шведы!»

— Пятьсот баксов, — быстро сказал Живой.

— О’кей. А тебя не арестуют?

— А это уже не твоя забота. Арестуют — деньги при тебе останутся.

— Нет, нет, я все равно заплачу!

— О’кей. Можно, кстати, эту надпись вырезать напильником, чтобы навечно, — Паша снял цилиндр и ловко, как фокусник, извлек из него напильник. — Но тогда, сам понимаешь, будет дороже.

— Сколько?

— Тысяча!

— Ладно. Я только в банк сбегаю!

— Беги. Но можешь не спешить. Все равно до вечера ждать придется. Сейчас сам видишь, нельзя.

— Хорошо, буду ждать до вечера!

Карлсон помчался в сторону «Астории», а Пушкин вернулся к Всаднику.

Свадьбы шли непрерывной чередой, и Петр с Екатериной вертелись как заведенные.

Живой огляделся в поисках поживы.

Из автобуса вылезала очередная группа граждан иностранного вида. Экскурсовод высоко поднял над головой желто-голубой флажок и повел их вокруг памятника. Два немолодых туриста отделились от группы и встали у ограды. Один — маленький, толстенький и с висячими усами — что-то говорил, показывая на Петра. Другой, длинный и мрачный, кивал головой.

Живой подошел послушать.

— Ось, дывысь, Мыкола, як вин на Богдана схожий,— говорил усатый.

— Якого Богдана? Ступку? — спрашивал длинный.

— Та ни!.. На Богдана-гетьмана в Кыеве. Ну, на монумент.

— Та Богдан же без змиюки!

— Ще б вин був с нею! Цэ ж змиюка сэпаратизьму...

Живой снова вытащил из кармана смартфон, быстро что-то набрал, внимательно прочитал и пошевелил губами, запоминая. Затем подлетел к туристам и, сняв цилиндр, картинно раскланялся.

— Здоровеньки булы, шановне панове! С царем не хоче-те сфотографуваться? На ваш аппарат сто рублей. Двадцать пять гривень по курсу НБУ.

— Хиба ж цэ царь? — спросил усатый, сердито глядя на Петра. — Жеребця стрымуе, змия вбивае... Цэ не царь, а шкуродер. Тьху!

— Тогда с Пушкиным давай, — не отставал Паша. — Великий поэт, гуманист, интернационалист — и тильки двенадцать гривень.

— Хиба ж ты Пушкин?

— А шотакова? Хочешь, стихи прочту?

— Та на що мени росийськи вирши?

— А я и по-вашему могу!

— Брешешь!

— Та шоб я вмэр!

Паша нахмурился, выдержал паузу, а потом откинул руку в сторону и начал:

Красуйся, городе Петрив,
Будь непоборный, як Росия.
Хай стихне на вики викив
Тоби пидборкана стихия[3]

.

— Ни, не трэба, — перебил его усатый. — Цэ не вирши, а гамно.

— Цею импэрськой лабудою, — поддержал его длинный, — нам ще в школи уси вухи прожужжалы.

— Ну звиняйте, хлопчики, Шевченка в России нема.

— Тю! Так хто б сумнивався!

Видя, что дело безнадежно, Паша махнул рукой и отошел подальше.

Длинный сел на приступочку возле памятника и задумчиво подпер голову рукой. Усатый навел на него мыльницу и щелкнул. Потом они поменялись местами.

Нащелкавшись, туристы двинулись вслед за своей группой.

— Ну шо, шановни, сфотографувалися? — поинтересовался Живой, когда они проходили мимо.

— Усе в порядку, — ответил усатый.

— Тильки ця фигня в кадр не влизла, — добавил длинный.

— Какая фигня?

— Та Петро ваш з своею гадюкою!

Пушкин снял цилиндр и почесал в затылке, глядя им вслед. Жовто-блакитный флажок удалялся в направлении Исаакия.