Эликсир жизни

Ладно, пусть не для тщеславия пишу; предположим, для гонорара. Так на авторские гонорары не уедешь на Канары. Не секрет, что деньги прельщают тех, кто не умеет получать удовольствие от жизни. Великие перестраивают жизнь; остальные зарабатывают на жизнь. Деньги это сила для того, кто слаб. Истинная цена богатству – грош. Всё стоит денег, но сами деньги не стоят ничего. И если вы радуетесь зарплате больше, чем работе, то мне вас очень жаль. Впрочем, каждый, кто сидит без денег, доказывает, что деньги – зло. Как только у меня появляются деньги, сразу начинаю чувствовать себя дерьмом; потому что налетевшие приятели и подруги начинают кружить вокруг меня словно мухи. Кстати, почти каждый порыв щедрости начинается с тщеславия и заканчивается сожалением.

Быть может, кто-то подумает, что мне охота такие мемуары написать, чтоб каждому видно было, какой я умный, а все дураки (между прочим, дураки – как тараканы: многочисленны, нечистоплотны и суетливы). Нет, я себя среди прочих придурков в особый статус не выделяю. Я называю умным того, кто осознал, что он такой же дурак, как и все. Слово «дурак» – приемлемая литературная форма, позволяющая выразить наше отношение к каждому. И каждый из нас пытается при знакомстве навесить на другого ярлык «дурак» или «умный», «хороший» или «плохой», но впоследствии мы переклеиваем ярлыки по многу раз; а было бы уместней прилепить все ярлыки сразу; тогда мы бы не огорчались необходимостью менять мнение.

Вот еще, пожалуй, могла бы быть у меня причина для писанины: желание высказаться. С людьми выговориться сложно: долго это, муторно, беспокойно, с опаской не успеть досказать. Да и не всё сразу упомнишь, не всё объяснишь. А с бумагой или компьютером удобно: они всякую глупую мысль терпят, не прекословят, не перебивают, не зевают от скуки. Опять же, где много треплешься, там трудно не соврать, а вот когда пишешь – взвешиваешь каждое слово, укладываешь, словно патроны в обойму, прицеливаешься, чтоб – точно в сердце или хотя бы в голову.

Вы приведете теперь мне такой аргумент: а затем писатели книжки пишут, чтоб на бумаге жить в веках. Это вроде виртуальной вечной жизни. Конечно, каждый раз, когда читатель открывает книгу, душа писателя воскресает. Но самому-то писателю-горемыке от этого не легче. Пока он дышит и пишет, мучают его критики и геморрой. Когда он помирает, вгрызаются в его тело червячки и микробы всякие, а в душу лезут все, кому не лень: литераторы, комментаторы, махинаторы, если писателя в классики записали. А ежели, не дай бог, попал он в школьные учебники, то даже двоечники будут над ним изгаляться. Не, я так не хочу, ни при жизни, ни после. Замечу мимоходом, что классиков читать почетно, но скучно. Пусть классику изучает тот, кто ее пишет! Разумеется, приятно думать, что эту книгу будут читать даже тогда, когда меня на свете уже не будет. Тогда я с вами, дорогие читатели, буду с того света разговаривать. Каждый из нас знает, что конец неотвратим, как курьерский поезд, летящий под откос. Предположим, меня уже нет (это случится неизбежно), а вы читаете книгу, общаетесь с флюидами мыслей и чувств, которые теперь живут сами по себе. Удивительно! Душа моя вот здесь: в буковках запечатана и между строк притиснулась.

Так что простите меня, граждане, не знаю, зачем пишу. Вот муха жужжит целый день, бьется, бьется об стекло, а зачем – не знает. Просто по-другому жить не может. По-другому ей скучно. Вот и я наверно так. Но постараюсь жужжать не слишком занудно, чтоб не возникло в вас желание прихлопнуть меня моей же книгой. Буду стараться помнить правило: не зуди как муха – не получишь в ухо. Быть забавным – главнейшая задача любого серьезного автора. Но я бы очень сожалел, если бы мое повествование всего лишь развлекало читателей, не утруждая их хоть немного напрягать мозги. Впрочем, для тех, кто не склонен напрягаться, нынешняя литература может в широком ассортименте предложить горяченькие шедевры про сексуальные вершины и натуралистические похождения «сиси-писи».