Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник)

– Люди, которые собрались снаружи, – Перегрин махнул рукой на затемненное окно, – распалены до предела. Им говорят, что всё, во что они верили спокон веку – вранье. Оказывается, негры ничем не хуже их, а белым деткам придется потесниться и пустить негритят на свои стульчики в магазине «Все по 5 и 10 центов», и учиться с ними в школе, и ездить в автобусе, даже кино вместе с ними смотреть.

Перегрин стиснул зубы и продолжил, слегка задыхаясь:

– У них словно почву из-под ног выбили. Они, можно сказать, падают, и падать им предстоит еще долго. Если бы всё менялось постепенно, они бы, глядишь, приспособились как-то, но тут появляется Дэниел Уайт, насилует шестнадцатилетнюю девочку и дает им как повод, так и отличный объект для ненависти. Конечно, они начинают выплескивать свой страх и растерянность, как умеют.

Посмотрите, сколько всего произошло всего за несколько часов после того, как нашли девочку! Вашу церковь взорвали, ваших братьев и сестер поувольняли без причины, а некоторых даже избили – этот парнишка, на которого напали с велосипедной цепью, чуть не умер, а может еще и умрет. Сожгли ваш бар и пару домов. И этим дело не кончится. Дальше только хуже будет, и вашим городом это не ограничится. Насилие будет накатывать, как приливная волна, и эта волна смоет всё, чего мы достигли, если Дэниел Уайт будет оправдан.

Робле перебил его:

– Но позволить им вытащить его на улицу и линчевать – это…

– Ты вообще не соображаешь, что ли? – заорал Перегрин. – Не понимаешь, что тебе говорят? Это человек – не просто несчастный сукин сын, который по пьяни облапал белую девчонку. Это зверь, действовавший вполне сознательно. Если кто и заслуживает смерти, так это он. Но дело даже не в этом. Дело в том, что его смерть необходима. Я вам точно говорю: если сейчас не отвлечь их внимание от негритянской общины в целом, это отбросит борьбу за равноправие на пятьдесят лет назад. И если вы думаете, что я преувеличиваю, я вам скажу, что такое уже однажды было, и всё происходило в точности так же.

Собравшиеся удивленно уставились на Перегрина.

– Да, черт подери, такое уже было. И хотя мы не имели никакого отношения к тому, как это закончилось, – слава Богу, что так, а не хуже, – если бы нас спросили, мы посоветовали бы им в точности то же самое.

Неожиданно одного из них осенило.

– Эммет Тилл[26], – выдохнул он.

Перегрин кивнул.

– Верно. Там даже обстоятельства не были точно известны, но начались беспорядки – не такие серьезные, как здесь, но все-таки – и люди выволокли Тилла из тюрьмы и убили. И все сразу закончилось. Как по щелчку.

– Но линчевать… – в ужасе начал Робле.

– Тебе все еще не понятно? Ты что, тупая обезьяна, как нас белые называют? Не видишь что ли, что один мертвый Дэниел Уайт стоит ста живых Уайтов? Только представь: северяне придут в ужас, международный резонанс, призывы покарать линчевателей, быстрое продвижение нашей повестки… Пойми наконец, что Уайтом нужно пожертвовать для общего блага! Для блага его же народа! Всю жизнь он был никчемным ублюдком, а после смерти станет героем.

Робле отшатнулся. Перегрин говорил очень эмоционально, но без всякого фанатизма – это было скорее отчаянное желание убедить слушателей в своей правоте. Робле полагал, что в глубине души, где нет места чужим мнениям, каждый из них думает одинаково. Согласиться с Перегрином – значило совершить убийство… или, скорее, потворствовать убийству. Насколько действительно необходимо это линчевание? Вероятность того, что ситуация ухудшится, несомненно высока. Возможно, сожгут еще больше домов. Возможно, покалечат, а то и убьют еще больше людей. Но достаточно ли одной вероятности для того, чтобы принести человека в жертву ораве линчевателей? Достаточно ли того, что, пожертвовав одной жизнью, они, возможно, спасут сотни других? При том, что речь идет о жизни, которая, честно говоря, и гроша не стоит? Решение было бы проще принять, если бы Дэниел Уайт обладал хоть какими-то достоинствами, тогда они могли бы поставить себя на его место и решительно отказаться от этой идеи. Но он был именно тем, кем окрестила его белая пресса: скотом, и это усложняло дилемму.

«Не знаю… даже не знаю», – бормотали собравшиеся.

Речь шла не только о спасении обитателей Литтлтауна – хотя людей приносили в жертву и ради куда меньшего количества жизней – но и о спасении будущих поколений, о том, чтобы их дети могли расти свободными от нищеты и предубеждений и не знали таких слов, как «черномазый», «ниггер» или «закон Джима Кроу»[27]. Речь шла о большем, чем о нити жизни Дэниела Уайта. Нити, которая может стать петлей, затянувшейся на его шее.

Это решение было как обоюдоострый меч: рубанешь одним концом – и усмиришь гнев толпы; рубанешь другим – и прорубишь дорогу к взаимопониманию, используя покаяние и наглядный пример.

Смогут ли они решиться на такое?