До сих пор я чувствую, что было что-то необычное и судьбоносное в моей встрече с Вулричем. Он вряд ли мог знать, кто я, а если бы и знал, наверняка ему было бы все равно. Но мы говорили о писательском ремесле, и я был единственный, кто в тот вечер его видел или с ним говорил, – в этом я уверен. Видимо, никто больше не приметил его в той людной квартирке на Манхэттене.
Я определенно не верю в привидения, астрологию, НЛО или любую другую чушь, которой люди заменяют способность смотреть в глаза реальности. Но с того времени, как я оставил Вулрича в мягком кресле, и до того, как я вернулся, единственный выход из квартиры постоянно был в поле моего зрения, и старик никак не мог уйти незамеченным.
Много лет я думал о том вечере в Нью-Йорке. И однажды сел и написал первые две страницы вещи, которую озаглавил «Усталый старик». Я собирался облечь рассказ об этом вечере в художественную форму и отдать дань уважения писателю, чьи слова так сильно на меня повлияли.
Но эти две страницы отправились в папку набросков и там остались на шесть лет, до июня 1975-го. Я тогда писал другую вещь, идея которой у меня возникла раньше. В поисках напоминаний о ней я случайно наткнулся на две страницы «Усталого старика». Не зная даже почему, не совсем понимая, что делаю, я вдруг продолжил работать над этим давно начатым рассказом так, будто никогда его и не откладывал.
И насколько невозможно было написать его тогда, потому что я не знал, как его писать, настолько легко оказалось начать прямо со следующего предложения – будто последнее слово предыдущего было написано секунду назад; и я погнал дальше, и дописал весь текст за один присест.
Марки Штрассер в рассказе – это Корнелл Вулрич.
По крайней мере, именно он вдохновил меня на создание персонажа, потому что самого Вулрича в тексте не должно быть, а это… ну это то, о чем, собственно, вещь написана, как вы увидите… я только хотел, чтобы вы узнали, как появился «Усталый старик»: в память того давнего-давнего вечера призраков, ну и как частичный ответ на вопросы: «Где вы берете идеи?» и «Какая ваша любимая вещь?»
Вот вещь, озаглавленная.
Человек, который пригнал корабль Христофора Колумба к берегу
ЛЕВЕНДИС: Во вторник 1 октября он, неправдоподобно одетый скаутом-исследователем, с торчащими из коротких штанин волосатыми ножищами и с богатой орденской колодкой на груди, помог старой черной женщине, страдающей артритом, перейти улицу на оживленном углу Уилшир и Вестерн. На самом деле она
ЛЕВЕНДИС: В среду 2 октября он, аккуратно положив ногу на ногу, сидел в кабинете бостонского психиатра, следя за тем, чтобы стрелки на его брюках – а он был в старомодной визитке и брюках с полосками, какие носили послы, – все так же остры, и говорил Джорджу Аспену Девенпорту, Д.М., Д.Ф., члену АПА[137]
(который учился с Эрнстом Крисом и Анной Фрейд): «Да, именно так, вы правильно поняли». А доктор Девенпорт сделал пометку в блокноте, деликатно кашлянул и попытался сформулировать сказанное этим странным человеком иначе:– У вас рот… исчезает? То есть именно рот, ротовая щель, находящаяся ниже носа, исчезает?
Потенциальный пациент быстро закивал, лучезарно улыбаясь:
– Именно так.
Доктор Девенпорт сделал еще одну пометку, прикусив изнутри собственную щеку, и повторил в третий раз:
– Мы сейчас говорим хе-хе, придерживаясь вашей идиомы, говорим о ваших губах, или языке, или нёбе, деснах, зубах, или же…
Второй человек выпрямился с очень серьезным видом:
– Мы говорим об этом
Девенпорт неопределенно похмыкал секунду, потом сказал:
– Позвольте я кое-что проверю.
Он встал, подошел к книжной полке из тикового дерева и стекла возле окна, выходящего на оживленный людный парк Бостон-Коммон, и вытащил увесистый том. Полистал его пару минут и наконец остановился на нужной странице, придержав ее пальцем. Обернулся к элегантному седому джентльмену в кресле для пациентов и сказал:
– Липостомия.
Потенциальный пациент наклонил голову набок, как собака, прислушивающаяся и раздумывающая, и выжидательно поднял брови, будто спрашивая: да, а что такое липостомия?
Психиатр подошел к нему с книгой, нагнулся и показал определение:
– Атрофия рта.
Седой джентльмен, с виду чуть за шестьдесят, но отлично сохранившийся и благородно красивый, медленно покачал головой, пока доктор Девенпорт обходил свой стол и садился в кресло.
– Нет, я так не думаю. Не похоже, что он атрофируется, а просто – не могу найти другого слова – он исчезает. Как улыбка Чеширского кота. Выцветает, линяет, смывается.
Девенпорт закрыл книгу, положил ее на стол, сложил на ней руки и улыбнулся сочувственно-снисходительно.