Эликсиры Эллисона. От любви и страха

Он вспомнил все события последних дней в обратном порядке – словно шел во сне.

– Я его не вижу.

В доме, похожем на ранчо, он задержался, помогая Анне Пиккет всем, чем мог. Она отвезла его обратно в город, и он забрал свою машину со стоянки перед офисом на Пико. В бардачок он бросил три парковочных талона. Что ж, кто-то заработал на жизнь. Он вернулся домой, разделся и принял душ. Он лежал, обнаженный, на кровати, где все началось, и пытался уснуть. Ему снились сны. Он видел улыбающиеся лица, детей, которых знал когда-то. Ему снились человеческое тепло и руки, которые его обнимали.

И где-то в глубине этой долгой ночи подул ветер.

Но он этого не заметил.

И когда он проснулся, в мире сделалось прохладнее, в первый раз за долгое, долгое время, и когда он еще раз заплакал по всем, ему, наконец, удалось по меньшей мере попрощаться с ними.

VIII Технология рококо

«Есть писатели, которым нравится называться авторами научной фантастики. Они вправе называть себя и свои работы как им заблагорассудится. По той же логике позвольте и мне называть то, что я пишу, по моему выбору, и я называю это историями Харлана Эллисона».

Рик Уаймен и Боб Хэллоран: «Интервью с Харланом Эллисоном» (Starwind, осень 1977).

Называйте это как угодно: жанровая проза, футуристическая проза, научная фантастика. До тех пор, пока вы игнорируете оскорбительный неологизм «Сай-Фай», который смешивают с грязью все, кто хотя бы в малой степени претендует на образованность, вы в безопасности.

В основном, однако, все вышеприведенные термины суть не что иное, как удобные ярлыки для не имеющего четкого определения типа литературы – ярлыки, являющиеся исключительно коммерческим маркетинговым инструментом. Весьма немногие жанровые ярлыки – детектив, готический роман, вестерн и т. п. – имеют смысл в наше время, когда думающие авторы бесконечно экспериментируют, выходя за ограничивающие пределы изначальных штампов.

Харлан писал научно-фантастические рассказы. Он, вероятно, продолжит от случая к случаю писать НФ-рассказы, но большинство из них придется отнести к научной фантастике только по ярлыку, но не по содержанию, технология в этой НФ чисто декоративна, этакое рококо. Более ранние его рассказы явным образом пользовались общепринятыми атрибутами НФ, такими как космические корабли и внеземные существа. Такой ход гарантировал быструю продажу рассказов специализированным жанровым журналам, которые в те времена жадно и без разбора прибирали к рукам работы голодных молодых авторов.

Стремительно мужая, проза Харлана с легкостью выплеснулась на рынки мейнстрима, но его репутация установилась в жанре, и журналы НФ продолжали покупать рассказы, которые все чаще были вне фантастики, ориентированы на фэнтези, а то и вовсе не поддавались классификации. Его усиливающееся презрение ко всем ограничениям и категоризации привело к тому, что читатели НФ, наслаждавшиеся существованием в жанровом гетто со страстностью фанатиков, стали считать его чем-то вроде неблагодарного овода.

Из всех писателей, трудившихся на ниве научной фантастики, никто не сумел расколоть читателей на жестко очерченные лагеря любви/ненависти так, как это сделал Харлан. Этот раскол, а равно и путаница с «правильным» определением того, что такое научная фантастика, с наибольшей яркостью были продемонстрированы в 1981 году номинацией его рассказа «Вся ложь, которая и есть моя жизнь» на премию Хьюго (которая дается за достижения в научной фантастике).

Этот рассказ не был ни научной фантастикой, ни фэнтези, а его признание членами жюри можно объяснить их высокой оценкой качества произведения как собственно рассказа.

Работы, представленные ниже, относятся к научной фантастике, но такой, которая редко укладывается в традиционные границы жанра.

В рассказе «Небо в огне» (1958) фигурирует вторжение инопланетян, давшее художнику прекрасный шанс создать яркую, бьющую по глазам журнальную обложку, восхищавшую детвору и смущавшую взрослых читателей. НФ-уловка на месте, это так, однако не в ней суть рассказа.