Эликсиры Эллисона. От любви и страха

В 1932 году мужчина, приехавший в Нью-Йорк сразу после Рождества на открытие концертного зала в Радио-Сити, сообщил полиции, обнаружившей его валявшимся на земле в переулке рядом с Восточной 51-ой улицей (недалеко от ее пересечения с Пятой авеню), что его ограбили, отняв «самый ценный и прекрасный предмет в мире». Его отвезли в больницу Бельвью, но, как бы ни допрашивали его после, так и не добились описания похищенного предмета.

По слухам, в 1934 году предмет находился в частной коллекции знаменитого немецкого архитектора Вальтера Гропиуса; после эмиграции Гропиуса из нацистской Германии он – опять-таки по слухам – оказался в коллекции Германа Геринга. В 1941 году его якобы видели в доме Альберта Швейцера во французской Экваториальной Африке; в 1946 году он стал одним из немногих сокровищ, не завещанных Генри Фордом фонду, названному его именем.

Его местонахождение с 1946 года до февраля 1968 года оставалось неизвестным. Но Сири сказала Крису, последней ее любви, что есть один верный, пусть и опасный способ найти его. Тот способ, с помощью которого она узнала все его перемещения из рук в руки – начиная с Кносского дворца и кончая послевоенными временами.

Потом она отпустила его руку, поняв, что все время своего рассказа сжимала ее так сильно, что та побелела как нераскуренный косяк, и тихо-тихо попросила его принести из спальни маленькую барсетку, которую купил ей Крис в Гонконге.

Он принес сумочку, и она стиснула ее еще сильнее, чем только что – его руку. Все потому, что прошла минута, и боль сделалась еще сильнее.

– Помнишь блошиный рынок?

– Да, – выдохнула она, закрывая глаза. – Мы держались за руки в толпе, а потом ты отпустил руку, и толпа унесла тебя, и я боялась, что я тебя потеряла, а ты исчез на целых пятнадцать минут…

– И ты перепугалась.

– А когда вернулась к машине, ты стоял там.

– Видела бы ты свое лицо. Столько облегчения…

– Не облегчения. Любви. Вот после этого я и замедлила свои бесконечные поиски. А ты улыбнулся и протянул мне вот это – она подняла руку с зажатой в ней барсеткой – голубой с золотом, мокрой от пота.

Ее рассказ действовал гипнотически. Он опустился рядом с ней на колени и приподнял ее голову на подушках.

– Что же такое – эта истинная любовь? На что она похожа?

– Не знаю. Я ни разу ее не видела. Уже самая первая попытка узнать стоила мне слишком дорого. Да и искать придется без… – она помедлила, словно подбирая верные слова. Слова, которые не отпугнут его, ибо он, похоже, не столько переживал, сколько боялся. – Без особой помощи.

– Но откуда ты это все сама знаешь?

– У меня есть информатор. Тебе придется найти его. Но действуй очень осторожно. Это опасно, это дорого стоит, надо быть осторожным… раз я не убереглась… – она помолчала. – Тебе потребуется моя кровь.

– Информатор? Кровь? Ничего не…

– Адрамелех, Повелитель третьего часа.

Он ничего не мог поделать. Она умирала, слова застревали у него в горле, он так любил ее, а она бредила.

– Ангел ночи, Крис.

Ничего не понимая, оглушенный горем, он все же сходил еще раз в спальню и принес маленькую шкатулку, которую она называла «бахут».

– Глянь сюда. Видишь, как он открывается?

Он покрутил бахут в руках, но не нашел ни замка, ни застежки.

– Она сделана из древесины алоэ, в точности по указаниям Адрамелеха. А соединительные клинья – из миндального дерева. Ты начинаешь понимать? Ты мне веришь?

– Сири…

– А для того, чтобы открыть его, тебе понадобится Сургат. Смотри.

И она коснулась знака, вырезанного на округлой крышке шкатулки.

– Он не причинит тебе вреда. Он служит лишь одной цели: он открывает все запоры. Возьми волос с моей головы… не спорь со мной, Крис, милый. Сделай так, прошу… – голос ее звучал теперь совсем тихо, слабым шепотом, и он послушался. – Он попросит волос с твоей головы, – продолжала она. – Не слушай его. Заставь его взять мой. И вот что ты скажешь, чтобы вызвать его к себе…

Последние минуты своей жизни она повторяла ему эти слова, пока он не понял, что она не бредит, и что он должен записать их.

– Стоит тебе открыть бахут, и все остальное поймешь сам. Только будь осторожен, Крис. Это все, что я оставляю тебе, так что сделай все как надо, – глаза ее закрывались, но тут она с усилием открыла их и посмотрела на него. – Почему ты сердишься на меня?

Он отвернулся.

– Я ничего не могу поделать с тем, что умираю, милый. Мне жаль, но так вышло. Тебе просто придется простить меня и сделать все как надо.

А потом она закрыла глаза и разжала руку, и барсетка упала на ковер, и он остался один.

И, хотя он остался один, он заговорил с ней.

– Я любил тебя меньше, чем надо было. Люби я тебя сильнее, этого бы не случилось.

Хорошо рассуждать о таком задним числом.