Элиминация

На одном из таких, он и его команда повязали противника, и отвели на допрос в штаб. Враги оказались непростыми, а все в американском снаряжении и с новейшими западным оборудованием. Нашим ребятам тогда потребовалось две недели, чтобы расшифровать их передачи. И когда это удалось сделать, Россия смогла доказать прямую поддержку боевиков США. Те, в свою очередь, от обвинений, конечно, отказались, но нашим бойцам в Чечне это не помешало: благодаря перехватам каналов связи на радиостанции, товарищи из сирийской армии с помощью российских солдат смогли спасти и освободить большинство территорий Чеченской республики.

Мой отец был награжден орденом мужества — наградой его мечты. Он потом всегда его с собой носил и не стеснялся показывать своим друзьям.

Алексей отвоевался в первой чеченской войне, после чего ушел в запас. А пока от ужасов оправился, вжился в мирную среду обитания, работу нашел, познакомился с невестой, а та, в начале двухтысячных подарила ему сына, то есть, меня.

На момент Вспышки мне было двадцать девять лет, я закончил военно-морскую академию в Санкт Петербурге и, в принципе, жил своей жизнью, до того дня, когда десятки ярких солнечных огней рванули к земле и мир погряз в хаусе. Нас эвакуировали в Кремль, менее, чем за месяц возвели дополнительные стены и КПП. В тот год зима выдалась чересчур холодная, а в связи с поломкой главного генератора нам приходилось экономить на электричестве, а значит и на тепле в целом. Кремль промерзал изнутри. Число заболевших от пневмонии увеличивалось в геометрической прогрессии. Мама тоже заболела. Она до последнего боролась за свою жизнь и отцу, благодаря его положению, позволили оставить ее доживать свои дни в нашей комнате, а не в общем изоляторе, откуда каждое утро пропадало по два-три человека. Однажды ночью отец разбудил меня и сказал, лишь одно слово — «пора». Я сел к маме на кровать и не нашел слов для прощания. Мне было около тридцати, а я забился в угол и плакал.

Под конец зимы Кремль потерял пятьдесят процентов своих жителей.

Однажды отец отправился на вылазку с одной из групп зачистки, я тогда тоже должен был идти с ним, но он приказал мне оставаться в Кремле. Меня до сих пор терзают сомнения — он знал? Знал, что не вернется? Никто тогда не вернулся. Отец всегда учил меня терпению, поэтому я ждал.

1. Терпение.

Но и на следующий день никого. Стали собирать команду спасения, которую наш Президент предложил возглавить мне. Я, в тот момент, чувствовал всю важность и ответственность, которая свалилась на мои плечи. Мне предстояло вести группу из десяти человек в место последнего отчета моего отца. Это был старый мясокомбинат, от туда доносились крики и музыка, из выбитых окон выходил пар, а уцелевшие стекла были запотевшими. Внутри был самый настоящий ужас. Там устроили бойцовский клуб между живыми и безумными: в середине стояла огромная клетка, сидели букмекеры, принимались ставки, огромная толпа людей ликовала и выкрикивала имена, трясла деньгами, золотом, я видел полуголых женщин, которые танцевали, разносили напитки, и выносили таблички на ринг. Сверху были комнаты для привата, занавешенные красными шторками, и еще, над самим рингом весели клетки «на одного», где те же самые молодые девушки, исхудавшие до костей, и, явно, находящиеся под наркотиками, танцевали или, по крайней мере, подавали признаки жизни. Я скомандовал разбежаться и слиться с толпой по максимуму, ведь было понятно, что если толпа начнет разбегаться, то и организатора сея торжества будет не поймать. Мой взгляд упал на кровь на полу ринга и я задумался, сколько же людей здесь погибло ради чьей-то прихоти. Но меня это не касалось, сейчас я должен был стать эгоистом и найти своего отца.

2. Эгоизм.

На ринг, держа за ноги и за руки, выволокли девушку, младше меня, приблизительно, лет на десять. Из одежды на ней были рваные джинсы и розовая майка, светлые волосы на голове ниспадали на ее лицо, а избитые костяшки на пальцах побелели от той силы, с которой он брыкалась и пыталась вырваться, ударив хоть одного из тех четырех уродов, что несли ее.