Элис

Элис протяжно вздохнула. И ради этого он звонит ей посреди дня – чтобы предупредить, что придет на полчаса позже обычного?

– Альберт, я помню. Ты говорил это утром, – Элис старалась, чтобы ее голос звучал мягко, но в нем проскользнули язвительные нотки.

– Дорогая, что-то случилось? – Альберт снова включил свой обеспокоенный тон, отчего Элис невольно стиснула зубы. Услышав крики детей, играющих на площадке, он на секунду замолчал. Когда он заговорил снова, его голос звучал жестче. – Ты что, не дома? Где ты?

Ну конечно, вездесущий Альберт не мог смириться с тем, что что-то осталось за пределами его контроля.

– Вышла прогуляться, – отозвалась Элис. – Или мне нельзя выходить на улицу без твоего ведома?

– Дорогая, что за глупости! Ты можешь делать все, что хочешь.

Элис промолчала. Альберт громко выдохнул в трубку, не зная, как поддержать разговор.

– Я люблю тебя, – наконец пробормотал он.

Каждый раз когда Альберт признавался ей в любви, Элис не покидало чувство, что он делает это только затем, чтобы вытянуть из нее ответное признание. Элис знала, что Альберту было важно услышать от нее эти слова; не чувствуя исходящей от нее любви, не греясь в лучах ее тепла и ласки, он хотел получать хотя бы формальное, словесное выражение ее привязанности.

Элис вздохнула, чувствуя себя растянутой на пыточной доске.

– Я тоже тебя люблю, – выдохнула она.

– Целую. Увидимся дома.

Альберт отключился, и Элис с облегчением убрала мобильник обратно в карман. Внимание мужа тяготило ее; будь ее воля, она вообще запретила бы ему писать ей эсэмэски и беспокоить бессмысленными и навязчивыми звонками. Меж тем, Альберт любил присылать ей всякие глупости и обижался, если она долго не отвечала. Он звонил ей без особого повода, просто желая услышать ее голос и проверить, чем занята Элис, пока его нет дома. Он сам ей об этом говорил – про голос; про контрольный звонок Элис додумала сама, зная о болезненном пристрастии мужа держать все под контролем. Она была уверена, что иногда, когда она долго возилась в ванной, Альберт украдкой читал сообщения в ее телефоне, но Элис вовремя удаляла то, о чем ему не следовало знать.

Согрев ладони горячим дыханием, Элис убрала руки в карманы плаща и вновь погрузилась в раздумья. Из головы никак не выходила та гадалка. От мысли, что незнакомая женщина как-то проникла в ее сознание и вытянула с его дна тайны ее прошлого, которые Элис отчаянно скрывала даже от самой себя, ей становилось не по себе. Она уже давно не слышала, чтобы кто-то называл ее Арасели. Ее прежнее имя эхом отзывалось в воспоминаниях, вновь устремившихся к Жуану, который всегда обращался к ней по имени, избегая ласковых слов. Альберт, наоборот, никогда не называл ее по имени: вместо тающего на языке Арасели он наградил ее банальным, отвратительным в своей простоте и резкости словом Schatz[7], напоминавшим ей ругательство[8].

Элис вскинула руку, чтобы посмотреть на часы. Половина пятого. Пора возвращаться домой. Она встала со скамейки и, окинув грустным взглядом детей, играющих на площадке, засеменила в сторону вокзала. Подумать только, она полдня потратила впустую, пытаясь найти мужчину, запавшего глубоко в сердце; а затем еще несколько часов бесцельно бродила по станции, на которой сошла та гадалка. Элис сама не знала, чего она от нее хочет, – выпытать, откуда ей все известно, или узнать хоть что-то о загадочном господине Р., никак не выходящем у нее из головы. Невзирая на то, что женщина посоветовала Элис не торопиться и запастись терпением, она не могла пустить все на самотек. Ей казалось, что перестань она думать о том мужчине, его образ, такой соблазнительный и манящий, навсегда исчезнет у нее из головы; и даже если они когда-нибудь встретятся снова, Элис не сможет его узнать.

Через несколько минут подошел поезд. Элис забралась в многолюдный вагон. Она огляделась по сторонам, надеясь различить в веренице уставших, неприветливых лиц, спешащих домой с работы, улыбающееся лицо господина Р., но в вагоне его не было. Элис разочарованно вздохнула, прижалась лбом к запотевшему стеклу и прикрыла глаза, вслушиваясь в гудение движущегося поезда, веселый девичий смех, раздававшийся с соседнего сиденья, и мяуканье кошки, примостившейся на коленях у пожилого мужчины.

Глава 5

Вернувшись домой, Элис первым делом приняла душ, смыв с себя остатки этого длинного тревожного дня. Подставляя тело жаркой струе воды, от которой шел дымящийся пар, она представляла, как мужские руки обнимают ее обнаженное, изголодавшееся по ласкам, тело. Альберт никогда не прикасался к ней по-настоящему, ограничиваясь сдержанными поцелуями, от которых веяло отвращением и холодом. Едва прикоснувшись к ее груди, он тут же отдергивал руку, словно в этом прикосновении было что-то порочное; а после монотонных прерывистых движений, издав хриплый стон и рухнув на ее тело, он всегда говорил одну и ту же фразу, за пять лет ставшую затертой до дыр. Ich liebe dich, mein Schatz[9].