Елисейские Поля

Рыжие листья глухо шуршат под ногами. Деревья поднимают к небу голые черные ветки. В холодном прозрачном воздухе статуи кажутся живыми, цветы – искусственными и сад виден до самой глубины.

В ворота входит Ивонна, рядом длинный Поль в студенческой шапочке.

Ивонна сияет. Люка и Жанна останавливаются и ждут. Идти навстречу неприлично.

– Это Поль, – знакомит Ивонна, – а это мои подруги Жанна и Люка.

Поль улыбается. Зубы у него пломбированные. Он пожимает им руку – ладони у него потные.

– Какие хорошенькие, – говорит он развязно. – Только худенькие, как макароны. Но все-таки прелесть.

Садятся на скамейку. Люка с краю, рядом Поль, потом Жанна. Ивонна уступила ей свое место возле Поля.

– Ну, девочки, расскажите что-нибудь веселое, – говорит он.

Но они молчат. Ивонна толкает Жанну ногой, давясь от смеха.

– Чего ты?.. Перестань, – смущенно шепчет Жанна.

Поль смотрит на Люкины голые колени:

– Совсем еще маленькая. В коротких чулочках. Сколько вам лет?..

Люка обиженно прикусывает губу:

– Через месяц пятнадцать.

– О, как много. – Он протягивает руку к Люкиным коленям. – А потрогать можно?..

Люка вскакивает красная и злая:

– Не смейте. И довольно с меня… Прощайте.

Она поворачивается и быстро идет к воротам. Ивонна догоняет ее:

– Что же ты? Куда? Он обидится.

– На здоровье, пусть обижается.

– Но как можно?.. Ты совсем невоспитанная.

– Убирайся. – Люка почти бежит.

– Разве он тебе не нравится?..

– Ужасно нравится, страшно, и он чудно тебе подходит.

– Ну вот видишь…

– Прощай.

Ивонна недоумевающе смотрит Люке вслед, потом возвращается к Полю и Жанне.

– Сумасшедшая эта Люка.

Люка идет по тротуару.

Как противно. Руки у него потные, и весь он отвратительный, и еще целуется с этой индюшкой. А она, Люка, побежала смотреть на него. Она, к которой прилетает Азраил…

Люка морщится. Какой стыд. Он чуть не взял ее за колено. Чтобы успокоиться и убить время, Люка идет пешком. Идти далеко, с Монпарнаса в Пасси. Но ей не скучно. Она размеренно шагает, читая в такт:

Есть Ангел смерти; в грозный час
Последних мук и расставанья
Он крепко обнимает нас,
Но холодны его лобзанья…

Уже четыре часа, а в одиннадцать можно лечь.

Он крепко обнимает нас,
Но холодны его лобзанья…

Люка сидит перед тарелкой супа и, улыбаясь, глядит прямо перед собой на обои.

– Люка, чему ты? – спрашивает Екатерина Львовна.

– Что? – Люка растерянно моргает.

– Чему ты улыбаешься?..

– Я?.. Разве я улыбалась?..

Вера подозрительно смотрит на сестру:

– Ты вообще какая-то странная. Сонная. Синяки под глазами.

Люка краснеет:

– Я? Я ничего… Я вспомнила, в лицее…

– В лицее?.. – Вера грозит ей пальцем. – Смотри у меня.

Неужели догадалась?.. Неужели видела его?.. От страха холодеют руки.

– Ты не больна ли, Люка? – беспокоится Екатерина Львовна.

– Нет, я здорова. Я очень проголодалась.

Люка, давясь, глотает горячий суп и кашляет. Вера хлопает ее по спине:

– Не ешь так жадно. Никто не отнимет.

7

Азраил… Как хорошо…

И вдруг электрический свет нестерпимо ярко ударяет в лицо. Вера стоит перед кроватью:

– Я так и знала. Так и знала.

– Что? Что такое?..

– Нечего притворяться.

– Я не понимаю. Я хочу спать. О чем ты?

– Ах, ты не понимаешь?.. Не понимаешь, не знаешь. Маленькая, наивная. Так я тебе расскажу.

– Нет, нет, – испуганно кричит Люка. – Я не хочу, не надо, я не хочу этого знать. – И зажимает уши.

Но Вера грубо отводит ее руку:

– Нет. Ты будешь слушать. Довольно. Не знала, так узнаешь…

Вера до боли стискивает Люкину руку и, наклонив к ней бледное злое лицо, быстро-быстро говорит о самом позорном, о самом страшном.

– Вера, ради бога, Вера…

– Что у вас тут такое?..

В дверях стоит испуганная Екатерина Львовна.

– Вот, – Вера трясет Люку за руку, – вот, полюбуйся на твою дочь!..

– Вера, что ты говоришь? Замолчи, – шепчет Екатерина Львовна, – как тебе не стыдно?

– Стыдно? Это ей должно быть стыдно…

Люка лежит, уткнувшись головой в подушку. Екатерина Львовна наклоняется над ней:

– Люкочка.

Люка вдруг поднимает голову, смотрит на мать затравленными глазами.

– Отстаньте от меня, черти, – говорит она хрипло.

Снова тихо. Екатерина Львовна ушла к себе. Вера успокоилась и спит. Люка лежит, широко раскинув руки. О, как отвратительно… Голова горит. И все уже ясно, она все знает… Все ясно, отвратительно, грубо и страшно. И неужели правда? Неужели? И как люди живут, разве можно жить, если это правда?..

Люка еще шире разбрасывает руки, чтобы только не дотронуться до себя. Отвратительно, все отвратительно. И отвратительнее всего она сама…

Люке стыдно. Люке противно. Лежать бы так целый день в темноте, никого не видеть, ничего не слышать. Но надо вставать. Сейчас проснется Вера. О, как все отвратительно. Как противно. Как стыдно смотреть на свою рубашку, натягивать чулки, мыться.