Элита элит

Но сейчас передо мной не было ни одного человека, про которого я мог бы сказать, что он хотя бы стоит на пути, на дороге, способной сделать его частью знати. И это было очень печально. Настолько, что если бы я не видел, как быстро мои ребята начали врубаться в суть и смысл и как яростно, надрывая жилы, они двинулись по пути, причем пока даже не догадываясь об этом, я бы засомневался, а ту ли я сторону выбрал. Ну ничего. Я – здесь. Стронем и этих…

Следующие несколько дней прошли относительно спокойно. Капитан, чья фамилия, как я выяснил, была Бушманов, кружил вокруг моего батальона, как гриф возле умирающего. Вот только позволить сделать батальон умирающим я не собирался. Поэтому, когда на третий день я внезапно обнаружил, что у Головатюка, вернувшегося с «беседы» с капитаном Бушмановым, светится здоровенный фингал под глазом, а губы разбиты в кровь, я подхватил свой «дегтярь» и двинулся к землянке, которую капитан реквизировал у заместителя командира полка по тылу. У входа в землянку стоял часовой. Боец в фуражке с синим околышем окинул меня грозным взглядом и уже раскрыл рот, чтобы о чем-то строго предупредить, но я не дал ему этого сделать. Я протянул руку, захватил пальцами его воротник и сжал так, что у него сперло дыхание, а затем отодвинул в сторону и, пинком распахнув дверь землянки, вошел внутрь.

Капитан сидел за столом и с сумрачным выражением лица листал какие-то записи. Когда дверь землянки грохнула об косяк, он вскинул голову и недоуменно уставился на меня. Но едва узнал, как его лицо тут ж помрачнело.

– Что это значит? – начал он раздраженно.

Я молча отпустил часового и шагнул внутрь. Солда несколько секунд стоял, держась за горло и шумно дыша, а затем вскинул винтовку, направив мне в спину, и заорал:

– А ну стоять!

Я смотрел на капитана. Он на меня. Почти минуту мы бодались взглядами, затем капитан не выдержал и, отведя взгляд, бросил часовому:

– Микишкин, прикрой дверь.

Мы остались одни.

– Так что означает ваш визит, капитан Куницын? – высокомерно кривя губы, продолжил Бушманов.

Я молча сделал шаг вперед, второй, третий, руки капитана заскользили по столу, устремляясь к поясу, туда, где была прицеплена кобура с пистолетом, а я наклонился к нему так, что мое дыхание опалило ему ноздри, и с придыханием произнес:

– Ты что же это творишь, капитан?

– Что-ыо?! – Бушманов попытался выкрикнуть это возмущенно, даже грозно, но его голос сорвался на последней букве.

– Эти люди прошли сотни километров по тылам врага, не раз шли грудью на пулеметы, взрывали склады, мосты, штабы немецких дивизий, а ты, погань тыловая, будешь им морду кровянить?!

С этими словами я протянул руку и, ухватив капитана за воротник точно так же, как часового за минуту до этого, рывком выдернул его из-за стола и, качнувшись назад, чтобы придать себе устойчивости, поднял его вверх. Капитан захрипел и заскреб ногтями по кобуре. Я левой ладонью хлестко ожег его по руке, будто ребенка, тянущегося к запретному или опасному. Впрочем, в его случае так оно и было… Дав ему несколько мгновений поболтаться в воздухе, я швырнул его на его табурет. Капитан со всхлипом втянул воздух в горло, а в его взгляде, которым он смотрел на меня, я впервые увидел страх. И это было хорошо.

– Не трогай моих людей, капитан, – почти нежно после всего произошедшего произнес я. – Снимай показания, если считаешь, что это твоя работа, сопоставляй информацию, пытайся ловить меня на вранье, но людей не трогай! Понял?

– Ты… вы… да как вы… да я с вами…

– Ты – нет, капитан, – качнул я головой. – Запомни это. Другие – может быть. Кто знает… Но ТЫ – НЕТ! Не успеешь. Понял меня?

Капитан молча сидел на табурете, держась за горло и глядя на меня с ненавистью и страхом. Я несколько мгновений держал его взгляд, а потом развернулся и двинулся в сторону двери. Я сделал шаг, другой, третий, а затем резко обернулся и вскинул свой верный «дегтярь» на уровень глаз, так что мушка с целиком сошлись на переносице капитана. Пару мгновений мы смотрели друг на друга, а затем капитан с натугой засунул обратно наполовину вытащенный из кобуры ТТ. Я опустил пулемет и, распахнув дверь, вышел из землянки.

А на следующий день в расположении батальона появился майор, представившийся начальником строевого отделения корпуса. И батальон загудел как улей. Ко мне тут же примчалась делегация во главе с Кабаном.

– Товарищ капитан, как же это? Вы ж обещали!

– Что такое? – поинтересовался я, уже, впрочем, понимая, что происходит.

– Так товарищ майор там говорит, что нас расформируют и отправят на пополнение корпуса.

Я успокаивающе поднял руки:

– Спокойно, товарищи, спокойно. Я немедленно еду в штаб корпуса.

К генералу меня допустили сразу. Не успел ординарец засунуть голову в приоткрытую дверь, как тут же высунулся обратно и распахнул створки.

– Заходите, товарищ капитан.

Генерал обедал.

– Садись, капитан. Обедать будешь?

Я дружелюбно улыбнулся.

– Не откажусь, товарищ генерал.

– Онищенко!

– Я, товарищ генерал, – просунулась в приоткрытую дверь голова ординарца.