Водительская дверь была открыта, а сам водитель лежал на траве в нескольких шагах впереди и хрипло дышал, держась за грудь. Форменная рубаха, которая, как я теперь знал, здесь называлась гимнастеркой, была снята, а из нижней, когда-то белой, а теперь побуревшей от крови, была сделана примитивная повязка. И что? Этот командир не умеет водить машину? Или повреждения данного транспортного средства настолько фатальны, что оно не способно двигаться? Почему он торчит здесь, не пытаясь ничего сделать?
— Как давно был налет?
— Так это… часа полтора назад, наверное.
Я стиснул зубы. Полтора часа раненый водитель транспортного средства загибается на обочине, а этот… младший политрук ничего не делает?! Непонятно. Как, ну скажите мне, как можно готовить офицеров, не умеющих принимать решения в условиях резких изменений обстановки? Это же армия! Она
— Головатюк, — коротко приказал я, кивнув в сторону поворота дороги.
Тот послушно потрусил туда, перехватывая поудобнее свой ППД. В другом направлении дорога просматривалась почти на полкилометра, так что если бы там появилось нечто угрожающее, я бы всяко успел среагировать. Я же направился к лежащему на траве водителю. Опустившись на колени, несколькими быстрыми движениями я освободил его от уже заскорузлой, в засохшей крови примитивной повязки и… тяжело вздохнул. Не жилец. Причем во многом из-за своего бестолкового командира. Единственная пуля пробила солдату легкое. В принципе ранение операбельное, даже в полевых условиях и подручными инструментами. В моем профиле медицинская подготовка находилась всего лишь в блоке ограниченно доступных способностей, но даже я бы смог провести эту операцию, не говоря о штатных медиках. Но сейчас легкие водителя оказались заполнены кровью, которая к тому же успела свернуться. И помочь ему в полевых условиях, без специального оборудования, я был не способен. Как, впрочем, вероятнее всего, и здешний медперсонал. Но попытаться надо.
— Насколько исправна техника?
— Я… не знаю, — растерянно ответил младший политрук.
Я зло скривился. Какой он, к черту, офицер?!
— Как далеко до ближайшего населенного пункта, в котором можно получить помощь?
В ответ младший политрук только дернул головой.
— Я… это водитель знал. Я с ним старшим машины… первый раз…
Я покачал головой. Да уж, подготовочка! Да кто ж тебя выпустил такого за пределы дислокации без отработки местности хотя бы по основным линиям передвижения и реперным точкам?
— Что хоть везли-то?
— Тираж, — пробормотал младший политрук.
— Чего? — не понял я.
— Ну… свежий тираж дивизионной газеты.
Я опять не понял, но сообразил, что, чем расспрашивать у Иванюшина, лучше посмотреть самому. И двинулся в сторону кузова.
В кузове сиротливо жались в углу пачки бумаги с напечатанными текстом и черно-белыми изображениями крайне низкого качества. Я распотрошил одну и углубился в чтение. Спустя сорок секунд я отложил газету и задумался.
Текст этого средства массовой обработки сознания произвел на меня удручающее впечатление. Если бы не отсутствие специфически детского словарного запаса типа «бо-бо», «а-та-ташки» и «бяка», я бы посчитал, что данные тексты рассчитаны на детей младшего школьного возраста. Бравурные рапорты о том, как младший сержант Пудовкин отлично освоил вверенную ему боевую технику или подразделение капитана Стеблова отстрелялось на «отлично», перемежаемые репортажами с дивизионной партконференции, на которой коммунисты соединения как один поклялись «поднять», «повысить», «выжигать каленым железом» и «сомкнув ряды в едином строю», как завещали уже упоминаемые Головатюком «товарищ Сталин и сталинский нарком товарищ Тимошенко», или сообщениями о том, как красноармейцы Н-ского полка помогают колхозникам в заготовке кормов, на любой мало-мальски развитой ум производили крайне гнетущее впечатление.