Элита элит

В штабе армии они встретили рабочую суету, которая, однако, как-то обтекла их стороной. Начальник особого отдела армии был извещен об их приезде, но в пять часов поступило сообщение, что группа диверсантов, переодетых в форму Красной армии, попыталась совершить налет на штаб 20-го мехкорпуса, была отбита ротой охраны и отошла в лесной массив. Поэтому особист срочно убыл в штаб мехкорпуса. Все это майору Буббикову доложил дежурный по особому отделу лейтенант, испуганно пялясь на него узкими киргизскими глазенками. Майор нахмурился. Когда было надо, он, несмотря на свой не слишком высокий рост и столь же малопредставительную внешность, мог выглядеть очень солидно. Что товарищ Мехлис, право слово… Людей просто в дрожь бросало от взгляда его водянистых глаз.

— Ну-ну, — майор повернулся к Бушманову. — Видите, товарищ капитан, насколько своевременная директива поступила от руководства. Сам начальник особого отдела, бросив порученный ему участок работы, едет лично разбираться с рядовой немецкой диверсионной группой. У него что, товарищ лейтенант, — возвысил он голос, разворачиваясь к дежурному, — подчиненных нет?

— Никак нет, товарищ майор государственной безопасности… то есть так точно, есть.

— Ладно, где этот ваш штаб? Показывайте.

— Так точно, товарищ майор… — Лейтенант послушно выпрыгнул из-за стола и замер, переминаясь с ноги на ногу. — Только это…

— Ну что еще? — недовольно спросил Буббиков.

— А кто в особом отделе останется?

— То есть как кто? Вас что здесь, только двое?

— Так точно. Ташмин и Зангелидзе погибли. Ташмин еще в июне, а Зангелидзе на прошлой неделе. Мы же докладывали…

— Как погибли? Вы что тут, в атаку ходите? — недовольно воззрился на него майор.

— Никак нет, — виновато развел руками лейтенант. — В засаду попали. Когда от Минска отходили…

Буббиков зло скривился.

— А не надо было Минск сдавать! Тоже мне вояки… — Он пожевал губами, потом кивнул. — Ладно. Найдите кого-нибудь, кто мог бы показать нам дорогу и… Коломиец!

— Я, товарищ майор.

— Останешься здесь. Окажешь товарищу лейтенанту практическую помощь…

Но сразу в штаб 20-го мехкорпуса они все-таки отправиться не рискнули. Была уже ночь, дороги разбиты бомбами, к тому же где-то неподалеку от штаба рыскала немецкая диверсионная группа. Так что майор Буббиков принял решение заночевать здесь, а уж с утра…

Ночь прошла относительно спокойно, и Бушманову удалось выспаться и за вчерашний день. А где-то около девяти утра, когда они уже позавтракали тем, что организовал лейтенант, и майор Буббиков сходил, как он выразился, «пообщался» с командармом, в небе появились «юнкерсы».

Бушманов спрыгнул в окопчик, в котором уже находился какой-то солдатик. Он нервно косился на небо и бормотал:

— Как по расписанию. Вот суки! Кажин день в девять утра прилетают.

Бушманов презрительно скривил губы.

— Не поднимайте панику, солдат, вы что, бомбежки ни…

И в этот момент жахнуло! Бушманов и сам не заметил, как оказался на дне окопчика в позе эмбриона, с зажатыми ладонями ушами. Как выяснилось, между тем, когда бомбят станцию, расположенную почти в километре от тебя, и тем, когда бомбы сыплются прямо тебе на макушку, есть большая разница. Тем более что на станцию немцы валили по большей части «зажигалки», а здесь…

Налет закончился через сорок минут. Бушманов выбрался из окопчика, отряхнулся и пошел искать начальство.

Майор Буббиков оказался ранен. Осколком. От помойного ведра. Кто-то из хозвзвода как раз решил вынести помойное ведро, и тут объявили воздушную тревогу. Он и бросил ведро там, где его застала тревога. А бомба попала в него и разнесла все помои. Осколком от ведра оказался ранен майор государственной безопасности Буббиков, который сейчас гордо сидел на топчане в местном лазарете и наблюдал, как ему извлекают из ладони кусочек жести и перебинтовывают руку. Руку он велел забинтовать побольше, так чтобы бинт покрывал не только ладонь, но и запястье. И подвесил руку на косынку. То есть ему, конечно, никто не сказал, что это осколок от помойного ведра, и он считал, что ранен осколком бомбы, но Бушманов, пока ждал его, слышал, как за тонкой стенкой палатки, посмеиваясь, переговариваются санитары. И сделал себе в мозгу отметку — обратить особое внимание на медицинский персонал.

Буббиков объявился спустя десять минут. Выглядел он с рукой на перевязи довольно браво.

— Ну что, капитан, тронулись.

— Товарищ майор, может, я один? — поинтересовался Бушманов. — Вы же того… ранены.

— Ничего, рана у меня легкая, делу не помешает. Некогда нам тут с ранами разлеживаться, товарищ капитан. Некогда.

С этим Бушманов был полностью согласен.

До штаба 20-го мехкорпуса они добрались в два часа пополудни. Начальник особого отдела был здесь. Он сидел за столом тоже с перевязанной рукой и хлебал из котелка щи. Когда Буббиков вошел, он отложил ложку и тяжело поднялся на ноги.

— Товарищ майор государственной безопасности…

— Отставить! — махнул Буббиков, усаживая напротив начальника и снимая фуражку. — Ранены?