Элита (ЛП)

Я уже успела помыться, так что, у меня есть, по крайней мере, несколько минут, чтобы отдохнуть и отвлечься. Схватив дневник, я подошла к кровати, села и открыла его.

Первая страница гласила: «Моей маленькой девочке Трейси. С любовью, папа»

Странно, что я не помню этот дневник, верно? Я даже не помню, чтобы писала в нем что-либо.

Я перевернула страницу и чуть не упала со стула.

«Миссис Абандонато. Трейси + Никсон = Любовь»

Я собираюсь сжечь этот дневник. Желательно, прямо сейчас.

На остальных страницах было, в основном, одно и то же. Ужасные рисунки, существа, похожие на кошек, коровы без вымени. Очевидно, быть художником уже тогда не было моим призванием. Но только одна вещь на всех страницах оставалась неизменной — я везде писала неправильно свое имя и имя Никсона, когда пыталась написать их вместе. Должно быть, мне помогала моя мама.

Или Никсон помогал мне.

Я вздохнула.

Забудем о том, что я хотела сжечь дневник. Мне нужно еще раз перечитать его, а затем уже сжечь улики.

Я перевернула последнюю страницу, и мне на колени выпала фотография.

Это были я и Никсон. Мы держались за руки. Он смотрел в камеру, ухмыляясь от уха до уха, а моя голова была обхвачена его руками, пока я сжимала его ладонь изо всех сил. Мальчик, смотрящий на меня с фотографии, был именно тем, которого я всегда помнила. Когда я упала, оцарапав колено, он поцеловал его, и мне стало легче. Когда я плакала из-за того, что мама не позволяет мне завести пони, он засмеялся и сказал, что пони глупые, и мне нужно что-то более крутое, чтобы я смогла стать настоящих шпионом. Когда его мама… Я…

Дерьмо. Я вспомнила.

Это было примерно за неделю до моего шестого Дня рождения, когда я последний раз видела Никсона. Он пришел ко мне домой с сумкой. Его мама зашла за ним, оставшись на кухне с моей мамой и сотрясаясь в рыданиях. А я забрала Никсона к себе в комнату.

Он всегда был таким жестким, сильным, поэтому меня волновал тот факт, что он плакал. И тогда я заметила, что он истекает кровью.

— Никсон, что случилось? — я протянула руку, чтобы коснуться его головы чуть выше глаз.

Он пожал плечами. Его плечи поникли, когда он сел посреди комнаты прямо на пол. Он ронял слезы на ковер, пока игрался с одним из привезенных с собой игрушечных автомобилей.

— Почему ты грустишь? — спросила я, усаживаясь напротив него.

— Я ненавижу его.

— Кого, Никсон? Кого ты ненавидишь? Разве ненависть — это не плохо?

Он отрицательно покачал головой.

— Ты слишком мала. Ты не понимаешь, — он ударил машинку об пол, потом снова, и снова, пока она, в конце концов, не сломалась.

Мне было страшно, но не потому, что я боялась, что он сделает мне больно, а потому что я знала, что ему сейчас плохо. Так что я сделала единственное, на что была способна в данной ситуации.

Я обняла его.

Я обвила его шею своей тощей маленькой рукой и крепко держала его, пока он плакал.

— Не волнуйся, я спасу тебя, Никсон. Я спасу тебя.

— Девочки не могут спасать мальчиков.

— Они тоже могут! — я сжала его сильнее. — Я обещаю. Я избавлю тебя от того, что делает тебя грустным.

— Трейси… — его рыдания становились все громче. — Я так боюсь…

— Если ты боишься, то я тоже буду бояться, Никсон. Пока ты не почувствуешь себя в безопасности. Я буду бояться вместе с тобой.

— Обещаешь? — он отстранился от меня.

— Я обещаю. Потому, что ты мой самый лучший друг на всем белом свете, Никсон. Я хочу, чтобы ты был счастлив.