Элита: взгляд свысока

Настёна и правда эту ночь почти не спала. Немножко задремлет — и тут же вскрикивает во сне, просыпается — и начинает плакать. Александра совсем измучилась, думала даже врача вызывать, но без ведома родителей не решилась. Родители спокойно дрыхли после шумного примирения за кухонным столом — едва ли не более шумного, чем ссора. Мирились с песнями, с хохотом, со звоном бокалов и с торжественным прощением друг другу утаенных друг от друга доходов или расходов.

Утром перед работой полковник приперся в детскую — с подвыванием зевая, топая подкованными башмаками, хлопая дверью… Увидел Александру, сидящую в кресле рядом с кроваткой Настёны, в полный голос удивился:

— Ты чё тут? Сидишь-то? С утра пораньше? А?

— Тише… — Александра прижала палец к губам, поднялась и попробовала вывести полковника из комнаты. — Тише, Настя только что уснула. Всю ночь почти не спала.

Полковник из комнаты выходить не захотел, небрежно отодвинул Александру с пути, шагнул к Настиной кроватке, низко наклонился, присмотрелся и, не понижая голоса, сказал:

— Наверное, заболела. Температура есть? Валька встанет — ты ей скажи. Мне уже на работу пора.

Настёна проснулась, увидела отца, вскрикнула и заплакала.

— Ты чего? — весело удивился полковник. — Не узнала? У-тю-тю-тю, ты ж моя масенькая… Это я, твой любимый папка!

Он вынул ребенка из кроватки, поднял вверх на вытянутых руках, потормошил и опять положил на постель. Недовольно сказал:

— Ну, сделай что-нибудь. Видишь — плачет. Значит — болит что-то.

— Она весь вечер вчера плакала, — тихо напомнила Александра. — И почти всю ночь.

— А! — догадался полковник. — Это она за меня переживает. У ти моя масенькая… Не бойся за папку, папка у тебя сильнее всех, папка у тебя самый сильный, твой папка любому рыло начистит, любого по стенке размажет, любого в землю закопает… Не бойся, Настёна, твоего папку никто не победит. Ладно, я пошел. Да успокой ты её! Вон чего делается, икать начала. Еще и правда заболеет…

Потормошил рыдающую дочь, пощекотал ей животик, почесал за ушком — и ушел. Александре едва удалось успокоить Настёну, битый час нося ее на руках и то рассказывая ей, что все будет хорошо, то расспрашивая, что такое нехорошее могло случиться, чтобы так сильно расстраиваться… Настёна постепенно успокоилась, опять стала засыпать, уже совсем сквозь сон вдруг пробормотала:

— Папа так длался… Везде кофь, кофь, кофь… А папа би-и-ил…

Александра ничего не поняла, но на всякий случай сказала:

— Это был сон. Такой страшный-страшный. Больше не приснится. Если сейчас поспишь — увидишь во сне что-нибудь очень хорошее.

Валентина проснулась к одиннадцати, тоже заглянула в детскую, но будить дочь не стала, послушно дала увести себя в гостиную, хмуро выслушала отчет Александры о прошедшей ночи и предложение вызвать врача, раздраженно отмахнулась:

— Да ну, само пройдет. Всегда проходит. Выспится как следует — и забудет. Это ты правильно ей сказала, что просто страшный сон. Мой-то козел не понимает ни хрена, думает, что ребенок гордиться таким папкой будет… Вчера опять разборку в кабаке устроил. Морды холуям расквасил. Типа нагрубили ему… Ни хрена ему не грубили. Нарочно бузу поднял, чтоб ментов вызвали. Ну, вызвали. И ментов, и охрану… А он им — свою ксиву в нос: а, съели? Те и спеклись. Извиняйте, ошибочка вышла… Разрешите идти… И как ему не надоест? Ну, крутой и крутой. Чего все время всем доказывать? Козел. И Настёне не нравится. Вчера вообще разоралась, как больная. Никак успокоить не могла. Так и не посидели по-людски, пришлось раньше времени домой возвращаться. И ведь сто раз говорила этому козлу: хочется кулаки почесать — пожалуйста, у тебя целый рабочий день есть. Обязательно надо вечер портить? Раз в неделю в кабак выбираешься — так и там настроение обязательно испортит. Козел.

— Он что, при Насте дрался? — не поверила Александра.

Сказала — и испугалась. Надо же было такое ляпнуть… Что о ней будут думать, если она способна допустить, что это может быть правдой? Нет-нет, она просто не так поняла Валентину, это от бессонной ночи у нее с головой что-то…

— Да прям уж, дрался! — Валентина громко, с подвыванием, зевнула и принялась растирать сытенький загривок. — Ой, что-то ломит и ломит, на массаж опять походить надо… Чего он там дрался, пару раз смазал по фэйсам — и сразу за удостоверением полез. У одного нос слабый оказался, кровищей все залил. И себя, и на скатерть попало, и даже на Настёну брызнуло. Платье совсем новое, первый раз на нее надела. Белое, с розочками. Зинка Котович из Парижа привезла. Когда моего козла назначили — она специально и привезла. Тогда многие всего волочь начали — и моему козлу, и мне, и Настёне… Боятся, суки. У всех рыло в пуху. Правильно боятся. Мой, хоть и козел, свое дело знает. Они и сейчас-то уже обдристались со страху, а когда он как следует развернется… Даже интересно, чем откупаться будут. От моего ерундой не откупятся. И я на что попало не соглашусь, не-е-ет… У меня ребенок растет, я о дочкином будущем должна думать. Она уж не будет нищенствовать. Она во как обеспечена будет… Ты со мной выпьешь?