Элита: взгляд свысока

Ишь ты, и домашнее имя ребенка заранее узнали. Вот до какой степени здесь все серьезно.

Александра почти совсем успокоилась и даже немножко развеселилась, но потом, когда две многофункциональные тетки все показали, все рассказали, позвонили, чтобы гостям принесли обед и собрались уходить, на всякий случай потихоньку спросила:

— А родителей сюда пускают?

Тетки понимающе переглянулись.

— Пускают, — с едва скрываемым сожалением сказала одна.

— Но продолжительное присутствие родителей в договоре не предусмотрено, — успокаивающе добавила другая. — Если они захотят остаться хотя бы на сутки — им придется брать путевку для себя. А у нас уже все коттеджи заняты. В общий корпус отец Настёны вряд ли согласится…

— А если сюда захотят? — затревожилась Александра.

— Не положено, — успокоили тетки. — Коттедж рассчитан только на двоих. Где лишних людей размещать? Негде.

На взгляд Александры, в коттедже можно было разместить роту солдат — две спальни, гостиная, кабинет, довольно большая кухня, ванная, а помимо — еще и душевая кабина. Кроме ванной и душевой — везде диваны. На веранде тоже диван стоял. В кухне было все необходимое оборудование и посуда. В холодильнике был стратегический запас продуктов и напитков. В шкафах в обеих спальнях были залежи постельного белья, разнокалиберных полотенец, махровых халатов и трикотажных пижам. В том числе — и Настёниного размера. Ух, как тут все серьёзно…

Они вдвоем прожили в этом замечательном доме две недели. И никто за две недели к ним не приехал. Раз пять звонила Оксана Петровна, два раза — Валентина. Оксана Петровна интересовалась, как кушает Настёна и умеет ли повар санатория делать правильные пирожки с картошкой и с жареным луком. Валентина в первый раз спросила, как себя Настёна чувствует. Ответ Александры до конца не выслушала, буркнула: «Попозже позвоню», — и повесила трубку. Второй раз позвонила на исходе второй недели их пребывания в санатории, долго распространялась о пользе свежего воздуха для растущего организма, пару раз без всякой связи со свежим воздухом вяло обругала своего козла. Похоже, опять была «слегка пьяная». В самом конце длинной, но малосодержательной речи вспомнила:

— Да, я же не сказала… Вы же там еще на две недели остаётесь. Ты ж говорила, что Настёне это полезно? Ну вот. Все уже оплачено. Завтра кто-нибудь бумаги в дирекцию повезёт, так, может, и я к вам на несколько минут заеду. Но у меня тут работы до хрена, я тут не баклуши бью. В общем, некогда мне. Так что если не заеду — ты не беспокойся. И Настёне скажи, чтобы не беспокоилась.

А никто и не думал беспокоиться. Если Александра и беспокоилась о чем-то — так это о том, не нагрянут ли родители Настёны ни с того — ни с сего, не осложнят ли им жизнь. А Настёна, похоже, и об этом не беспокоилась. Она ни разу не вспомнила ни о маме, ни о папе, ни о бабушках. Настёна жила, как Маугли, впервые оказавшийся в лесу. Принюхивалась к новым запахам, прислушивалась к новым звукам, присматривалась к новым существам… Как-то быстро начала говорить. Охотно знакомилась с отдыхающими из других коттеджей. Это были все больше немолодые супружеские пары, важные, как швейцар в «Метрополе». Из бывшей партийной элиты, но не те, которые в оппозицию идут или в окна сигают, а те, которые нечувствительно вливаются в новую элиту, добавляя ей градуса и определяя букет. Метропольско-швейцарская элита рассыпалась перед Настеной мелким бисером, а сквозь Александру смотрела оловянными глазами. Потом, наверное, кто-то пустил слух, что она из княжеского рода, и к ней стали подходить с ласковыми разговорами: мы с тобой одной крови, ты и я… Разговаривать с этой кровной родней Александре не хотелось, было у нее такое ощущение, что подходит поговорить все больше родня приснопамятного комиссара Феди Клеймёного. Конечно, они не виноваты, что прадеды у них не князья. Но и она не виновата, что кухаркины дети и в третьем поколении так и не научились ничему. Это при практически безграничных возможностях. Или потому и не научились? Зачем им было чему-то учиться, если возможности и так безграничны? Не хочу учиться, а хочу управлять государством… Тараканы.

Настёна вырастет совсем другой.

За месяц в этом закрытом санатории — заповеднике Настёна выросла, похудела, загорела, очень окрепла и научилась болтать, не замолкая, кажется, ни на одну секунду. Валентина сама приехала их забирать, при встрече удивилась, долго рассматривала дочь, осторожно задавала вопросы:

— Тебе тут холосо было? А, Настён? Тебе тут понлавилось?

— Хор-р-рошо! — уверенно отвечала Настёна. — Зер гут! Мама! Надо говорить: понр-р-равилось!

— Ни хрена себе, — задумчиво бормотала Валентина и со странной опаской косилась на Александру. — Это что ж такое, а? Это она уже все говорит, да? И на иностранных языках тоже? А что дальше-то будет?