Жизнь в доме изменилась. Не было Хозяйки — вот почему. Теперь Александре не надо было днем и ночью Цербером караулить Настю. Свободно стало. Вольно. От Настиных деда с бабкой тоже изменения произошли. Правда, Надежда Ивановна пока лежала в больнице, но ее присутствие в доме как бы подразумевалось. Леонард Семенович ездил навещать жену каждый день, возвращался веселый, много смеялся по любому поводу, все время фальшиво напевал под нос «Мы кузнецы, и дух наш молод»… Подробно рассказывал, как Надежда Ивановна себя чувствует, как хорошо кушает, как быстро встала после операции, как скучает о внученьке… И какие врачебные ошибки бывают — побольше бы таких ошибок! Ведь что подозревали: рак, подумать страшно… А оказалась обыкновенная фиброаденома. Слово «фиброаденома» ему нравилось. «Фиброаденома» он произносил не с пренебрежением: мол, подумаешь, какой пустяк, — а с искренней благодарностью за то, что эта, по большому счету, конечно, тоже та еще гадость все-таки не оказалась раком. Леонард Семенович бывал дома только утром и вечером, так что днем Настин режим остался тем же. Да и утром дед с внучкой общались недолго, поболтают за завтраком, побегают вместе по стриженому газону за мячом — и Леонард Семенович уезжает в больницу. Зато уж вечером дед с внучкой давали себе волю… Точнее, волю им давала Александра. Им обоим было хорошо вместе, и деду, и внучке, — так почему бы и не дать им немножко воли? Тем более, что Леонард Семенович, похоже, не собирался гробить результаты ее трехлетней работы. Она очень внимательно следила за этой парочкой. За каждым словом, за каждым жестом, даже за каждым взглядом. За каждым выражением лица. Да нет, это не ревность, она ведь уже проанализировала ситуацию, и все поняла, и все для себя решила. И для Насти все решила. Если бы дед влиял на Настю как-нибудь неправильно, — Александра сумела бы ограничить их общение. Но пока дед влиял правильно. Ну, вот и пусть влияет.
Когда Надежда Ивановна уже встала после операции, Александра с Настей к ней в больницу тоже съездили. Надежда Ивановна обрадовалась до полуобморочного состояния. Но даже в этом состоянии сумела заметить, что Настя, тоже шумно радуясь и непрерывно болтая, все-таки осторожно принюхивается к больничным запахам. Запахи для Насти были не опасные, и Александра попыталась успокоить Надежду Ивановну. Но та все равно быстренько свернула разговор и выпроводила визитеров под предлогом недопустимости нарушения больничного режима. Перестраховка, конечно, но подход правильный. Как бабушка будет на Настю потом влиять — это потом и разберемся. Но уж что-что, а вредоносные факторы мимо нее не пройдут. Уж она-то никакому кактусу в радиусе километра цвести не позволит. Очень хорошо. И духи у нее — «Красная Москва». Еще лучше. «Красная Москва» Насте нравилась.
И еще жизнь в доме изменилась потому, что Хозяин стал появляться здесь чаще. Два раза даже к обеду приезжал. И оба раза Нина Максимовна категорически отказывалась от обеда и незаметно растворялась в недрах дома. В первый раз это обстоятельство все обошли молчанием. Во второй раз Настя с обидой спросила:
— А почему тетя Нина с нами сегодня опять не обедает?
— У Нины Максимовны, кажется, зуб разболелся, — ответила Александра. Увидела тревожный взгляд Насти — ее всегда очень тревожили чужие болезни — и успокаивающе добавила: — Совсем немножко. Скоро пройдет.