– У меня не настолько хорошая память, чтобы запомнить два ведра цифр… – усмехается Кордебалет. – Сначала меня заинтересовал юридический адрес плательщика… Какое отношение к скандию, используемому в высоких технологиях, может иметь фирма, расположенная в Судане, основной государственный продукт которого – непромышленное скотоводство? Я не думаю, что скандий можно использовать в качестве слабительного при запорах у крупного рогатого скота! Тогда себестоимость мяса несуразно повысится…
– Надо передать реквизиты Басаргину. Пусть проверяет… – говорит Пулат.
– А я могу допустить, – возражает Ангел, – что в Судане существует фирма-посредник, которая в свою очередь желает перепродать этот скандий в чьи-то более развитые руки… Судан недалеко ушел от России. А у нас так делают сплошь и рядом…
– Я бы и это допустил… – Кордебалет вытаскивает из кармана следующий листок. – Но имя руководителя фирмы меня заинтересовало больше. И вас, думаю, заинтересует тоже. Некий Сальваторе Аль-Сантос…
– Баск по отцу, суданец по матери, проходил как подозреваемый по трем делам о террористических актах, проведенных Карлосом, но ни разу не был осужден по недостаточности улик… – демонстрирует свою память Пулат. – Проходит по закрытому списку подозрительных лиц Интерпола и ООН… В настоящее время проживает в Италии. Положение легальное… Круг контактов чрезвычайно широк, и не все знакомые Аль-Сантоса имеют безупречную репутацию… В последние годы замечен в связях с радикальными исламистскими организациями, за что уважаемому сеньору Сальваторе запрещен въезд на территорию Соединенных Штатов… Есть и еще много мелочей, которые можно вспомнить…
– Да… – кивает Кордебалет. – Именно это имя, наполовину испанское, наполовину арабское, меня и смутило, когда я просматривал этот список у Басаргина. Я запомнил имя…
– Хорошо… Мы запросим Лион… – соглашается Согрин. – Твои дальнейшие действия?
– Чтобы не засветиться, я буду вынужден действительно провести следственную работу и передать материалы в руки настоящих проверяющих… Вернее, это должен сделать не я, а генерал Астахов… Пусть проведется новая проверка… У меня же пока все… В следующую поездку буду заниматься фирмой-посредником основательнее…
– Что-то здесь не клеится… – Пулат чешет затылок.
– Что не клеится? – ревниво спрашивает Кордебалет.
– Не стал бы Аль-Сантос, если он является одним из руководителей операции, открыто ставить свою подпись… Такая подпись для людей знающих – это гарантия стопроцентной проверки. Она им нужна?
– Может быть, и нужна… – пожав плечами, соглашается Кордебалет. – Чтобы создать как можно больше неразберихи и суеты вокруг Столбова… Может быть, Аль-Сантос не имеет к фирме никакого отношения… Просто используется его имя, и используется намеренно… Это один из множества вариантов… Давайте дождемся ответа от Басаргина, потом будем анализировать ситуацию.
– Согласен, – Согрин со шлепком опускает ладони на деревянные подлокотники кресла. – Слушаем Сохно…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Марихуана Андреевна, как Ширвани умышленно начинает про себя опять называть Марину – умышленно, чтобы пресечь в себе всякие поползновения к жалости и симпатии, – выглядит заметно посвежевшей по сравнению с тем состоянием, в котором попала в больницу. Она выглядит даже слегка загоревшей и румяной. И щеки округлились, хотя скулы остались по-прежнему острыми. Но скулы – это, похоже, от рождения. У ее матери такие же острые, словно в лице есть что-то азиатское. Наверное, и есть. Мать – из местных жителей, а в округе живет много татар, в том числе и правоверных мусульман. И даже мечеть стоит в недалеком татарском селе. Но Ширвани мечети и в родных краях не посещал. Тем более не посетил мечеть местную. Более того, он сейчас даже крест на серебряной цепочке носит, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что он христианин. Он не знает, кто по вероисповеданию нагайбаки. На всякий случай решил, что будет изображать христианина. Не слишком верующего, но крест носящего, как носят его в нынешние времена многие совсем не верующие. Это хоть как-то отдаляет его от Кавказа и от откровенного кавказского имени. Ни к чему вызывать у людей ассоциацию с Чечней…
– Ты выглядишь лучше… – Ширвани треплет ее по щеке. Это не жест мужа, это жест старшего по отношению к младшему. Может быть, даже жест хозяина по отношению к рабу. И он сам чувствует это. Более того, он чувствует, что относится к Марихуане Андреевне так, как должен относиться в соответствии с отведенной ей ролью – как к жертве. Не к своей собственной жертве, а просто, как к жертве обстоятельств. И такая перемена в отношении радует Ширвани, потому что еще совсем недавно он жалел Марину.
– Тоскливо здесь… – она говорит тихо, подавленно. Совсем не так, как говорила раньше. Нет прокуренного хрипа в голосе, нет отчаянного порыва человека, который безразличен к тому, что будет с ним через час, лишь бы прожить настоящий момент так, как хочется.