– Только чеченское? – спрашивает Сохатый. – Я знавал афганского узбека Ширвани… Служил такой в ХАДе[21]
… И слышал про Ширвани пакистанца, кажется, пакистанского пуштуна… Был такой полевой командир в Афгане, водил караваны с оружием из Пакистана в Афган. Наши его отряд накрыли из засады… Но сам командир с парой человек ушел…– По крайней мере, имя мусульманское…
– Нет… – не соглашается Сохно. – Мой Ширвани – православный христианин, и даже нательный крест носит…
– Крест может быть просто данью моде. И вовсе не говорит о вере…
– Если бы крест был данью моде, то его носили бы на солиднейшей золотой цепище, – Сохно наглядно прикидывает открытой ладонью вес предполагаемой золотой цепищи, – и сам крест был бы тяжелым и золотым. А этот скромняга носит на тоненькой серебряной цепочке маленький серебряный крест… И особо не выставляет всем напоказ. Я случайно рассмотрел, когда мы переодевались после похода в машинный зал реактора. Туда же в простой одежде не пускают… Даже в проклятом прокурорском мундире… Что касается имени… У нас Ангел по папочке болгарин, но папа назвал его Алексеем, а не Стояном… Это дело, мне думается, только вкуса…
– Меня мама так назвала, – уточняет Ангел. – В честь своего отца… А мой отец во время моего рождения был военным советником в Корее… Во времена корейской войны… Не успел к моему рождению вернуться. А то быть бы мне точно Стояном, потому что отца звали Виктор Стоянович…
– К делу… – прекращает полковник посторонние разговоры. – Продолжай, Толя…
– Мы вместе с Ширвани Андреевым проверили весь периметр на возможность постороннего проникновения. Вроде бы, с ментовской точки зрения, все толком организовано. Я, как человек принципиально честный и не дающий себе поблажки, показал три места, где проникнуть на территорию, имея определенные навыки, все же возможно. Он со мной согласился, хотя удивился моим способностям, не соответствующим прокурорскому мундиру. Я вынужден был сослаться на свой огромный опыт следственной работы… Кажется, его это убедило. Одно место проникновения я все же оставил для себя… Чтобы воспользоваться, когда возникнет необходимость…
– Какое место? – интересуется Согрин.
– Там здание административного корпуса и кирпичная стена примыкают друг к другу не заподлицо, а с выступом здания на шестьдесят сантиметров. Наверху стены стоит видеокамера наблюдения. Ближайшая камера прямо над входом в административный корпус, и эти шестьдесят сантиметров дают возможность спрятаться, чтобы остаться для соседней камеры невидимым. Остальное – дело техники. Завтра подбираюсь туда, но даже не лезу на стену, чтобы не порвать прокурорские штаны, поднимаю на штативе фотоаппарат и делаю снимок примерно с той же позиции, где находится сама камера. А в момент «перехода через Альпы», то бишь перелаза через стену, я выставляю статичную фотографию перед камерой. И на мониторе стоит все та же картинка. Никто ничего не заподозрит. Единственный момент… В то время когда я буду ставить фотографию, кто-то должен отвлечь дежурного своим появлением перед другой камерой, чтобы на мой монитор не слишком обращали внимание. В итоге я уже там…
– Стена контролируется только камерами? – недоверчиво переспрашивает Сохатый.
– Не только… – хитро жмурится Сохно. – По всему периметру стены установлены на прерывание инфракрасного луча охранные фотоэлементы…
– И что?
– И ничего… Для чего же я потел в прокурорском мундире, как неприлично трезвый хвост ходил за непьющим Ширвани, если не для того, чтобы определить, где эти фотоэлементы установлены. Определил, естественно… И фотографию следует устанавливать так, чтобы инфракрасный луч не прерывать. Само собой, я с детства помню, когда через соседские заборы за яблоками лазил, что и самому, когда через забор перебираешься, лучше в этот луч не попадать…
– А для чего тебе это? – наивно спрашивает Пулат, выглядывая в окно.
– Чтобы передать данные генералу Астахову, – категорично говорит полковник Согрин.
– Вот уж, командир, не скажи… – вздыхает Сохно несогласно. – Конечно, если приказ будет, передам. Но самому тогда придется попотеть и найти дополнительную возможность пробраться за забор…
– Зачем? – повторяет Пулат.