И действительно, «знатное происхождение, славу и прочее подобное» они высмеивали, «обзывая все это прикрасами порока» (Диоген Лаэртский,VI.72). Впрочем, эта позиция из-за существующего противоречия не может быть нами до конца уяснена. Так в одном случае Диоген Киник утверждает, что добродетельные люди являются подобием богов, в другом, — выражает скептицизм по поводу лиц (пусть даже и ничтожных), которые были формально посвящены в тайные мистерии (Там же, ср.: VI, 51 и VI,39).
Приведем несколько случаев, взятых нами из истории философии Диогена Лаэртского, которые с предельной ясностью характеризуют отношение кинизма к философии избранности Платона и его поведению в демократическом обществе.
Антисфен
«узнав однажды, что Платон дурно откликается о нем, сказал: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное» (VI,3). «Над Платоном он издевался за его гордость. Увидев однажды в процессии породистого коня, он сказал Платону: «По-моему, и из тебя вышел бы знатный конь!» — дело в том, — поясняет Диоген Лаэртский, — что Платон постоянно нахваливал коней. Однажды, когда Платон был болен, Антисфен, зайдя к нему, заметил лохань с его рвотой и сказал: «Желчь я в ней вижу, а гордыни не вижу» (VI,7).Надо сказать, что и Платон тоже достаточно язвительно отзывался о кинизме: так Диогена он, например, называл безумствующим Сократом» (VI,54). В Платоне киникам не нравилась его академичность(может быть, именно с этого момента и пошло тождество академизма и аристократизма), а Платону претил цинизм этого аскетизма. Антисфен написал даже против Платона диалог под названием «Сафон», и с тех пор, как свидетельствует Диоген Лаэртский, «они держались друг с другом как чужие» (III,35).
Сложны были отношения Платона и с другим учеником Сократа Ксенофонтом. Последний всего лишь раз упомянул имя Платона в своих произведениях. Сам же Платон не сделал даже и этого…[27]
Исследователями неоднократно отмечается открытый антагонизм Платона и Демокрита. Хотя они были современниками, но Платон ни разу не упоминает в своих произведениях это имя. Более того, Аристоксен ученик Аристотеля в своих «Исторических записках» сообщает, что «Платон хотел сжечь все сочинения Демокрита, какие только мог собрать, но пифагорейцы Амикл и Клиний помещали ему, указав, что это бесполезно: книги его уже у многих на руках. И неудивительно: ведь Платон, упоминая почти всех древних философов, Демокрита не упоминает нигде, даже там, где надо было бы возражать ему; ясно, что он понимал: спорить ему предстояло с лучшим из философов» (Диоген Лаэртский. IX,40). Неизвестно, правда, к какому периоду жизни Платона относится это сообщение Аристоксена. По упомянутым пифагорейцам из Тарента мы можем предположить, что этот философский «экстремизм» Платона относится к юным его годам.
Единственной точкой соприкосновения, какую мы можем только отыскать в философских системах этих двух антагонистов, по нашему мнению, является именно элитология, а точнее «этика духовного совершенства
». По моему мнению, Демокрит выступил здесь промежуточной ступенью, связующим звеном, между Протагором и Платоном. «Связь» эта выражалась в том, что Платон занял более высокую этическую позицию по сравнению с двумя его предшественниками. Так возражая «антропометризму» Протагора (что «человек есть мера всех вещей») и «элитоантропометризму» Демокрита (что «мерой всего, что существует, является человек, но не всякий, а лишь мудрец»), Платон противопоставляет им свой «теометризм» — высший гносеологический принцип платоновской философии: «Бог есть мера вещей» или, иначе: «Сущее есть мера всего существующего». Но так как Божия мера должна стать имманентной принципам человеческого знания, то она должна быть особенным образом соотнесена с антропологическим началом. Платон лишь предложил это соотнесение, но не осуществил его.С этой точки зрения становится ясно, почему Платон хотел уничтожить произведения Демокрита: тот слишком близко подошел к платоновской элитологии — «изюминки» всей его философии, и Платон посчитал за благо для себя обойти его стороной, совсем умолчав о его существовании.[28]
С другой стороны, желая не подражать Демокриту и заниматься откровенным плагиатом, Платон идет дальше него и поистине реабилитирует себя, создав систему, ставшую базовой для христианской теологии.