Элитология Платона

Отметим лишь, что у Т.Гоббса в «Левиафане» содержится, пожалуй, единственное в своем роде утверждение, которое может быть с полным основанием отнесено к его характеристике платоновской элитологии. Гоббс признается, что он точно так же, как и Платон, занимается теоретическим построением взаимоотношения прав элиты («суверена») и обязанностей массы («подданных»). По его мнению, его моральная философия для лиц, облеченных верховной властью, должна заполнить белые пятна «элитологии» (т. е. некой «теоремы моральной философии»), изучив которую, люди смогли бы научиться правильно управлять и повиноваться, превратив тем самым «умозрительные истины в полезную практику».[72] В целом, вопрос о взаимоотношении философии государства и права Т.Гоббса и его элитологических воззрений остается открытым, точно так же, как и вопрос о влиянии на всю его философию избранности элитологии Платона.

Глава 5. Элитологическое наследие Платона в Новое и Новейшее Время

В указанный период мы находим целый ряд весьма ценных наблюдений «платоноведов» относительно его элитологических воззрений. Более того, есть все основания думать, что благодаря именно этому интересу к элитологическим идеям Платона, в европейской философии этого времени появляются предпосылки для идеологического обоснования элитологии как науки. В первую очередь, это касается проблемы «гениальности», нашедшей реальные основания в романтизме и в немецкой классической философии, а также доктрины «героя» и «сверхчеловека» Т.Карлейля и Ф.Ницше.

Более определенно тема элитологии Платона звучит в философии истории итальянского профессора риторики неаполитанского университета Джамбаттиста Вико (1668–1744), который развил «теорию героев», а точнее, их роль в истории. По его мнению, три мыслителя занимают в мировом мировоззрении центральное место: Платон, Тацит и Ф.Бэкон. Тацит, благодаря своему несравненному метафизическому уму, видит человека таким, каков он есть, а Платон — таким, каков он должен быть; и как Платон посредством своей всеобщей науки проникает во все области добродетели, которые образуют человека мудрого по идее, так и Тацит нисходит во все те установления пользы, которые среди бесконечных и иррегулярных случайностей, среди коварства и удачи могут создать человека практически мудрого. Позиция Ф.Бэкона в этой триаде имен определяется тем, что он соединяет в своем учении «теорию с практикой».[73]

Платоновскую концепцию человека Вико именует «философским героизмом». У Платона, пишет он, герой превосходит человека, а не только животное; животное — раб страстей; человек, находящийся посредине между героем и животным, сражается со страстями;[74] Герой — тот, кто с наслаждением повелевает страстями; таким образом, Героическое естество находится посредине между Божественной и Человеческой природой. Стало быть, философия Платона имеет в виду, как бы мы теперь сказали, «сверхчеловека» — полубога, или святого подвижника, если воспользоваться языком христианства. Однако, замечает Вико, общественная жизнь не состоит из одних только святых людей. Коррелятом «общей природы наций» должна быть общая природа человека, а не исключительные экземпляры, которых и людьми-то в собственном смысле слова нельзя назвать. Ошибка философов в том, что они принимают исключение за правило или, вернее, высшее развитие человечности, приобщающее человека к божеству, за исходное ее состояние или среднюю норму бытия.