Элизабет Костелло

Мы не можем жить так, ни он, ни я, ни вы, досточтимый сэр (потому что кто может быть уверен, что вследствие прочтения его письма, а если не его, то моего, вас не поразит зараза, которая и не зараза, а что-то еще, всегда что-то еще?). Возможно, наступят времена, когда такие радикальные души, о которых я пишу, смогут выдюживать свои недуги, но пока это время еще не наступило. Наступят времена, если только они вообще наступят, когда гиганты или, возможно, ангелы будут ходить по земле (я перестаю сдерживать себя, я устала, я уступаю фигурам речи, видите ли вы, сэр, насколько это передалось мне? я называю это лихорадкой, когда не называю «мои восторги», лихорадка и восторги не одно и то же, но я в отчаянии оттого, что не умею объяснить их различие, хотя оно и ясно моему глазу, мой глаз – так я это называю, мой внутренний глаз, словно у меня внутри есть глаз, который проверяет слова одно за другим, когда они проходят мимо, словно солдаты на параде, словно солдаты на параде, говорю я).

Все есть аллегория, говорит мой Филип. Каждое существо – ключ ко всем другим существам. Собака, которая сидит на солнышке и вылизывает себя, говорит он, сейчас собака, а через миг – сосуд откровения. И, возможно, он говорит правду, возможно по мысли Творца (нашего Творца, говорю я), там, где, словно мельничные колеса, крутимся мы, мы взаимопроникаем и взаимопроникаемся с тысячами собратьев по жизни. Но как, спрашиваю я вас, могу я жить с крысами, собаками и жуками, которые ползают по мне днем и ночью, тонут и задыхаются, чешутся на мне, щиплют меня, заставляя меня все глубже и глубже погружаться в откровение… как? Мы не созданы для откровения, хочу закричать я, ни я, ни ты, мой Филип, для откровения, от которого жжет глаза, как если смотришь на солнце.

Спасите меня, дорогой сэр, спасите моего мужа! Напишите! Скажите ему, что время еще не пришло, время гигантов, время ангелов. Скажите ему, что мы все еще живем во время блох. Слова более не доходят до него, они ударяются и разбиваются, словно (словно, говорю я), словно он защищен хрустальным щитом. Но про блох он поймет, блохи и жуки все еще преодолевают его щит, и крысы; и иногда я, его жена, да, милорд, иногда и я проникаю за этот щит. Сущности бесконечности – так он называет нас и говорит, что мы заставляем его содрогаться; я и вправду ощущала его содрогания, в агонии моих восторгов ощущала я их, ощущала с такой силой, что затрудняюсь сказать, чьи они были – мои или его.

«Ни латынь, – говорит мой Филип (я записала его слова), – ни латынь, ни английский, ни испанский, ни итальянский не вынесут слов моего откровения». Так оно и есть на самом деле, это понимаю даже я, его тень, когда бьюсь в моих восторгах. Но он все же пишет вам, как пишу вам и я, пишу вам, кто, как известно, лучше всех умеет выбирать слова, ставить их на свое место и строить свои суждения, как каменщик строит стену из кирпичей. Идя на дно, мы пишем о наших отдельных судьбах. Спасите нас.

Ваша покорная слуга

Элизабет К.

Сего 11 сентября,

в год Господа Бога нашего 1603

Благодарности

Первая версия Урока 1 появилась под названием «Что такое реализм?» в «Salmagundi» № 114–115 (1997).

Первая версия Урока 2 появилась как «Роман в Африке» в Непериодическом выпуске № 17 Таунсендского центра гуманитарных наук, Калифорнийский университет в Беркли, 1999. Шейх Хамиду Кейн цитируется с разрешения автора по Phanuel Akubueze Egejuru, «К африканской литературной независимости» («Гринвуд Пресс», Уэстпорт, 1980). Пол Зумтор цитируется по Introduction à la poésie orale с разрешения Éditions du Seuil.

Уроки 3 и 4 были опубликованы с ответами Питера Сингера, Марджори Гарбер, Уэнди Донигер и Барбары Сматс под названием «Жизни животных» («Принстон юниверсити пресс», 1999).

Первая версия Урока № 5 появилась в «Die Men-schenwissenschaften in Afrika» / «Гуманитарные науки в Африке» (Сименс Стифтанг, Мюнхен, 2001).

Первая версия Урока № 6 появилась в «Salma-gundi», №№ 137–138 (2003).

«Письмо Элизабет, леди Кандос» было опубликовано в «Интермеццо Пресс», Техас, 2002.