Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

Александр отдал должное уму и способностям Сперанского. Адам Чарторыйский и Новосильцев в это время уже отошли от государя — Александр быстро охладевал к людям, которыми увлекался сначала, — и Сперанский оказался почти единственным, к кому Александр часто обращался и за советом, и за помощью в написании государственных бумаг. Много сделал Сперанский и при обсуждении пунктов Тильзитского мирного договора. Даже Наполеон сказал российскому императору, что Сперанский — единственная светлая голова во всей России...

С тех пор Александр часто беседовал с Михаилом Михайловичем. Справляясь о муже, Елизавета частенько получала такой ответ:

— Государь занимается с господином Сперанским...

Пожалуй, Александр многому и учился у Сперанского. Тот приносил ему книги по вопросам высшего управления в государстве, излагал коротко и ясно отдельные мысли этих сочинений.

Результатом подобных совещаний стал и план всеобщего государственного преобразования, написанный Сперанским и дополненный самим государем.

В этом плане указывалось, что, находясь «в эпохе самодержавия», Россия, без сомнения, имеет направление к свободе.

«Общественный дух, — писал Сперанский, — проявляет беспокойство и хочет другого порядка вещей, заключаться который должен в постановке и учреждении на непременном законе самого самодержавия.

«Законодательное сословие» должно свободно выражать мнение и желания народа, но вносить законы надо правительству, а утверждать их — державной власти...»

Для предварительного обсуждения и направления дел Сперанский предполагал учредить Государственный совет.

А «законодательным сословием» Сперанский предлагал оставить Государственную думу и собирать её ежегодно в начале осени.

Словом, преобразования должны были касаться всего общества.

И в начале одиннадцатого года уже открылся, был учреждён Государственный совет, государственным секретарём которого был назначен Сперанский...

Елизавета сидела на открытии этого совета и втихомолку радовалась, что начинания Александра, его мысли, которые он высказывал ей ещё будучи великим князем, не пропали даром.

Здесь же были преобразованы все существующие министерства и принят план преобразования сената, разделённого на правительствующий и судный...

Учреждение Государственного совета было для Твери и Павловска громом среди ясного неба.

Немедленно начали стекаться под крыло Марии Фёдоровны и Екатерины обиженные вельможи. Зашумели речи против франкофила Сперанского, раздавались возмущённые голоса.

Как, выскочка, не аристократ, всё делает в глубокой тайне, чтобы самому пробиться, отодвинуть на задний план вельмож и знатных людей в государстве!

А уж реформа о придворных званиях и о гражданских чинах вызвала такое ожесточение, что даже сам Сперанский стал проситься в отставку.

Указ о придворных званиях повелевал считать звания камер-юнкеров и камергеров не службой, а лишь отличиями — им вельможи, занимавшие эти придворные посты, утрачивали содержание. А гражданские чины должны были не только кончать какие-либо учебные заведения, но и сдавать экзамен на необходимые знания.

Что тут началось! Неграмотные губернаторы, статские советники, не державшие в руках гусиного пера, умеющие лишь выписывать свою подпись, не только заволновались — посыпались жалобы, наветы против Сперанского, всё знатное общество занялось слухами, молвой, обидами.

Как, теперь им, много лет прослужившим верой и правдой отечеству, надо ещё сдавать экзамен, как каким-нибудь школярам?

Вспоминались древние роды, упоминались заслуги предков — всё, что угодно, только не этот кошмарный экзамен!

А сплетники тут же создали басни, будто бы Сперанский — шпион Наполеона, здесь, в России, он старается насадить порядки революционной Франции...

Елизавета не раз приходила к Александру, хотела ободрить его, поддержать его начинания, но император вовсе не хотел видеть жену, отговаривался занятостью.

Она поняла, что Александр не выдержит напора невежественной, необразованной аристократии, казнокрадов и неучей, особенно если их поддержит вдовствующая императрица.

Александр не был закалён духом, был не склонен идти против течения — уж она-то хорошо его знала.

А Павловск и Тверь стали своего рода штабом, где собирались, скапливались все сплетни о Сперанском. Туда отвозил свои перлюстрации из его писем начальник канцелярии полиции де Санглен.

Здесь, в Павловске и Твери, Сперанского открыто называли изменником, подкупленным Наполеоном.

К сожалению, всё довершила «Записка о древней и новой России в её политическом и гражданском отношении» Николая Михайловича Карамзина.

Не могла и подумать Елизавета, когда хлопотала о звании придворного историографа для Карамзина, что он похоронит все преобразования императора.