Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

Мне известно бесчинное, бесчестное и непристойное поведение его в доме генерал-прокурора, где он не оставил ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им произнесено было — что не токмо многие наши, но даже и шведы без содрогания, соблазна и омерзения слышать не могли.

Сверх того, он со всякою подлостью везде, даже и по улицам, обращается с такой непристойной фамильярностью, что я того и смотрю, что его где прибьют к стыду и крайней неприятности. Я не понимаю, откудова в нём вселился такой подлый санкюлотизм, перед всеми унижающий!

Повторите ему, чтобы исправил своё поведение и во всём поступал прилично роду и сану своему, дабы в противном случае, есть ли ещё посрамит оное, я б не нашлась в необходимости взять противу того строгие меры...»

Граф Салтыков конечно же понимал, что вину за такое воспитание Екатерина возложила именно на него, графа, однако она ни словом не упомянула об этом, грозила же только Константину.

Такова была её метода — взыскать с виновного, даже не упоминая о его вине...

Впрочем, Константин действительно допёк царственную бабку — на первый случай она посадила его под домашний арест на хлеб и воду, и он как будто поуспокоился, несколько поостыл в грубостях и ругательствах.

И теперь хлопотала она, чтобы этого разбойника, как она его называла, укротить с помощью брака.

Конечно же она сама была виновата в том, что Константин так распустился — сколько корон прочила она ему с самого рождения!

Византийская корона была мечтой и мыслью Потёмкина, и потому с самого рождения звали Константина императором византийским и приставили к нему греков — кормилиц и дядек.

Он даже принимал в малолетстве депутацию греков, прибегавших к Екатерине с просьбой освободить их от ненавистных турок, бойко отвечал на греческом.

Потом были и другие короны, но Потёмкин умер, не успев покорить Оттоманскую Порту, а сербы и словаки почему-то не явились под крыло Екатерины.

Привык Константин с самого рождения, что он всесилен и никто над ним не властен. Его грубый и развращённый нрав никто не мог обуздать, даже бабка с её могуществом. Но её он боялся, страшился Петропавловской крепости и на время смирял свой нрав.

С жалостью думала Елизавета о той, которая попадёт в руки Константину, заранее обещала ей покровительство и дружбу, хоть и в глаза её ещё не видела.

Александр в последнее время несколько отошёл от Константина, и тот дулся на Елизавету, отдалившую его от брата.

Все выходки и затеи всегда исходили от Константина, Александр лишь послушно следовал за младшим братом, но как будто повзрослел, став женатым человеком.

Может быть, и на Константина также подействует его женитьба.

Конечно, Елизавета не знала всех подробностей переговоров, которые вела Екатерина по поводу брака Константина, как не знала и подробностей об устройстве своего собственного.

А та уже озаботилась подысканием невесты Константину, когда ему было всего десять лет.

Глядела вперёд, видела далеко.

Русский посланник в Неаполе граф Мартын Павлович Скавронский, родственник Екатерины Первой из бедной шведской семьи, завёл об этом разговор в своих донесениях из Неаполя.

Бурбоны, сидевшие на этом троне, король Фердинанд Четвёртый и его жена, дочь австрийской императрицы Марии-Терезии, Каролина-Мария, пытались пристроить своих многочисленных дочерей в царствующие дома.

Но им нужен был самостоятельный удел царского сына, и потому Екатерина с презрением отвергла это предложение:

«Из письма графа Разумовского (ставшего посланником в Неаполе после Скавронского. — Прим. авт.) следует заключить, что неаполитанскому двору пришла охота весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев. Я говорю «уродцев», потому что все дети их дряблые, подвержены падучей болезни, безобразные и плохо воспитанные.