Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

Их встретил только старший слуга — мажордом, свои грумы легко сбросили ступеньки экипажа, и девочки ступили на землю своего деда, маркграфа Карла-Фридриха.

Где-то в парке за замком раздавались весёлые детские голоса, и Луиза неожиданно испытала желание убежать от тонкостей этикета и представления деду, который, вероятнее всего, запёрся в своём кабинете, тёмной мрачной комнате с низкими балками над головой и старинными портретами предков по стенам.

Но деда не было в кабинете, их провели прямо в парадный зал, где уже был приготовлен большой мольберт с двумя холстами и суетился какой-то странный человек в бархатном распахнутом камзоле, с цветной косынкой на голой шее и закатанными рукавами рубашки. Его руки, обнажённые по локоть, то и дело трогали какие-то предметы, которые, впрочем, Луиза узнала без всякого труда. Она уже училась рисованию, недурно владела кистью для акварели, но писать маслом ещё не пробовала ни разу и потому с интересом наблюдала за художником.

Это не был придворный художник деда, того Луиза знала, теперь он стоял в отдалении и тоже с интересом смотрел на действия коллеги. Иногда он подбегал, то брал кисть, то отодвигал мольберты ближе к свету и всё время низко склонялся перед художником...

В зал сильными размашистыми шагами вошёл дед, маркграф Карл-Фридрих. Это был ещё не старый и не грузный человек. Его голую голову покрывал пышный парик, но линялый камзол и обтрёпанные манжетные кружева говорили о том, что он занимается совсем другими делами, не на торжестве и потому не считает нужным красоваться перед внучками в орденах и в парадном мундире.

Не соблюдая никакого этикета, он быстро подошёл к присевшим в реверансе девочкам, крепко обнял и поцеловал в чепец Луизу, а лицо Фрик взял в руки и запечатлел поцелуй на нежно-смуглой матовой щёчке.

— Рад вас видеть. — Он расправил седые усы и короткие бакенбарды. — Надеюсь, доехали хорошо?

Не дослушав ответов, Карл-Фридрих снова быстро заговорил:

— Художник сделает с вас портреты. Придётся пожить в нашем доме несколько дней...

И, хмуро кивнув художнику, он быстро вышел. Придворный художник чуть выступил из тени стены и принялся объяснять девочкам:

— Сейчас вы только посидите, маэстро найдёт позы, потом переоденетесь в парадные платья, и тогда уже начнётся настоящий труд...

Вошёл какой-то ещё более странный человек. Весь в золотой расшитой одежде, с голубой лентой через плечо, в большом белом парике в три локона, он резво расшаркался перед девочками, пожелал им приятного времяпрепровождения и так же быстро скрылся.

Его лицо показалось Луизе знакомым. Где-то видела она этого человека, запомнила его маленькие колючие серые глаза, его внимательный цепкий взгляд. Кажется, она была ещё совсем маленькой, пожалуй, такой же, как Фрик, и этот человек сидел прямо напротив неё на парадном обеде, который давал в честь этого знатного дипломата её дед. Она даже могла бы повторить имя этого человека — Румянцев. Он так же хорошо говорил по-французски, как и она, но не сказал с нею и двух слов, а всё как-то настырно оглядывал её, следил за её руками и манерами. И Луиза не знала, куда деваться от этого странного пристального взгляда.

Впрочем, после этого обеда, на который было приглашено всё семейство отца, Карла-Людвига, девочки долго шушукались. Старшие близнецы всегда знали всё на свете, и конечно же они высказали догадку, близкую к истине. Этот человек был посланником, и он смотрел на всех и выбирал ту, что больше всего подойдёт к какому-то другому дому...

Словом, для этого дипломата дед Луизы устроил грандиозные смотрины, на которых все девочки семьи были представлены за большим столом, хотя и редко приглашались на столь высокие празднества.

Горячими пятнами вспыхивали щёки Каролины и Амалии — они были похожи, как два яблока от одной яблони, только глаза и цвет волос разные. Они шептались горячо и непонятно. Их возраст уже подходил к свадебному, и девочки с замиранием сердца надеялись, что они окажутся выбранными.

Но странный дипломат уехал, и очень долго не было от него ни слуху ни духу. Девочки дурлахской семьи забыли об этом визите, и вот он появился снова, но теперь были приглашены лишь Луиза и Фрик. О старших не было и речи.

У Луизы заныло сердце. Никогда, никогда не расстанется она с милым Баденом, с родимым Дурлахом, никогда не разлучится со своей милой, всё понимающей матерью, не поедет ни в какие другие края...

Художник между тем рассадил девочек так, что солнечный свет из большого высокого окна падал прямо на их лица, заставляя жмурить глаза, отворачиваться от яркого солнца.

Странно, что художник вёл себя с принцессами так, словно это были куклы. Он только спросил, как их зовут, представился господином Нейстом, а потом просто брал то одну, то другую за руку или за плечо, поворачивал головы то в одну, то в другую сторону и что-то бормотал сквозь зубы.

Придворного художника деда девочки знали. Ганс Моттер всегда был с ними любезен, хотя никогда не писал с них портреты.