Елизавета I

Ясно, что Алансона следовало как-то задобрить, и Елизавета не замедлила отправить ему письмо с изъявлением любовных чувств. А следом за письмом пошли тридцать тысяч фунтов стерлингов золотом, «тайком вывезенных из Тауэра ночью по воде». Они предназначались на ведение новой военной кампании, и Алансон сразу же пустил их в ход, набрав отряд, обративший в бегство при Камбре испанское воинство известного военачальника Пармы.

Воодушевленный этой победой, Алансон отбыл в Англию, где и появился в конце октября без гроша в кармане, но в отличном настроении. Три года он осаждал неприступную королеву Англии, уверенный, впрочем, в ее любви, а также в том, что когда-нибудь эта любовь пересилит любые политические соображения. Теперь уже никто не назовет его мальчишкой, никто не усомнится в его мужестве — он доказал его, освободив Камбре. Ему не терпелось добиться решающего слова от Елизаветы — пусть подтвердит свою любовь согласием на брак. В конце концов на кон была поставлена его честь да и военная будущность, ибо она почти целиком зависела от английского золота.

Вскоре после прибытия в Англию Алансон отправил матери и брату оптимистическое письмо. Оптимизм этот, в частности, питался тем, что Елизавета тайком появилась на берегу, когда его корабль еще только входил в бухту — «чтобы он мог бросить на нее взгляд с моря». Каждый день они по многу времени проводили вместе, либо наедине, либо при дворе, но держась вдали и от советников, и от фрейлин, и у Мендосы сложилось впечатление, что между ними царит полное согласие. Ко всеобщему удивлению, Лестер был с герцогом нс только любезен, но даже откровенно подобострастен, всячески ухаживая за ним за столом и не уставая повторять, что единственный путь к миру и спокойствию для Англии лежит через брак королевы с его высочеством.

Уолсннгэм тоже, казалось, утратил свою чисто пуританскую неприязнь к Лягушонку и вместе с Лестером осыпал Алансона комплиментами, особо подчеркивая его ум и дарования. Единственный недостаток герцога, заметил он как-то в присутствии королевы, состоит в его уродливой внешности.

«Эй, петушок, чего это ты так развоевался? — вспыхнула Елизавета. — Надоело мне слушать эти наветы!»

По прошествии десяти дней этого воркованья и безоблачного счастья королева вдруг предложила Алансону очередные тридцать тысяч — с тем, чтобы он отбыл во Фландрию. Тот восстал. Он не уедет из Англии, более того, из дворца шагу не сделает, пока королева не даст определенного ответа на его предложение!

22 ноября этот ответ последовал — в форме куда более драматичной, чем можно было ожидать.

Ближе к полудню Елизавета с Алансоном прогуливалась по одной из длинных дворцовых галерей. Лестер и Уолсннгэм следовали за ними на некотором расстоянии — Сесил в это время лежал в постели, мучаясь подагрой. Венценосная пара уже сделалась привычной приметой дворцового пейзажа: она — стройная и худощавая, он — маленький и полный, она улыбается и то и дело отпускает шуточки на своем французском с довольно-таки сильным английским акцентом, он в ответ рассыпается перед нею в любезностях. В этот день разговаривали они, возможно, оживленнее обычного, ибо как раз накануне герцог и его приближенные выражали сильное недовольство уклончивой англичанкой, которая никак не решится на последний шаг.

В галерее появился французский посол и заговорил с Елизаветой. Он заканчивает очередное послание его величеству Генриху, и ему нужно знать, каковы все же намерения королевы. У Елизаветы проступила краска на щеках. Он резко повернулась к своему невысокому спутнику и громко проговорила: «Можете написать королю, что я стану женой герцога Алансонского».

С этими словами она, к великому удивлению Лестера и Уолсингэма, сняла с пальца кольцо, протянула его Алансону и поцеловала герцога прямо в губы. Сомнений больше не оставалось. У всех на глазах произошел традиционный, еще из средневековой Европы идущий ритуал принесения брачной клятвы — женитьба в отсутствие священника.

Обрадованный и удивленный, Алансон, в свою очередь, надел Елизавете на палец одно из своих колец. Сцена доиграна до конца. Отныне они муж и жена!

Королева поспешно призвала в галерею придворных и громким голосом повторила клятву супружеской верности. Для присутствующих, надо полагать, это было настоящим потрясением. Все поразились не только внезапности происшедшего, что само по себе было большой редкостью при дворе, где превыше всего почитался церемониал, но романтическим и даже эротическим привкусом этого жеста. Согласно все той же древней традиции, брачующиеся, с того самого момента, как клятва произнесена, спят друг с другом, пусть даже впоследствии церемония повторится в церкви.

Именно этим, наверное, объясняется столь резкая реакция Лестера. Все то доброжелательство, что он так щедро расточал герцогу, растаяло после этого обмена кольцами как дым. Елизавету же несколько дней спустя он безо всяких церемоний спросил, кто она теперь — все еще девушка или уже женщина? Спит ли она с мужчиной, которого, пусть и неофициально, назвала своим мужем?