Елизавета I

«Учитывая, что малодушие и праздность более всего не к лицу разумной личности, — так начиналось посвящение, — учитывая, что (по словам философа) предметы из железа или других твердых металлов ржавеют, если ими постоянно не пользоваться, можно утверждать, что и ум мужчины или женщины слабеет и приходит в дряблость, если не укреплять его постоянно упорными занятиями. Памятуя об этом, — говорилось далее, — я посылаю Вам эту книгу в знак того, что малые силы, дарованные мне Господом, не пропадают втуне».

Слишком хорошо сознаю, продолжала Елизавета, что результаты моих усилий ничтожны, но поддерживает меня вера в то, что книга будет прочитана со снисхождением и терпеливостью и что «несовершенства ее будут сглажены при одном соприкосновении с тонким умом и божественной ученостью Ее Величества; пройдя через ее руки, книга словно родится на свет заново».

За свою жизнь Елизавета выпустила несколько таких манускриптов. Один из них она хранила в библиотеке Уайтхолла до самого конца своего царствования. Вот как звучит посвящение к нему, написанное по-французски: «Великому, всемогущему и неустрашимому королю Генриху, Восьмому носителю этого имени, повелителю Англии, Франции, Ирландии, Защитнику Веры — его покорная дочь Елизавета в знак любви и послушания».

Хоть и был у нее личный наставник, Елизавета занималась науками не в одиночку. Один современник назвал двор Екатерины Парр «школой добронравия для просвещенных девиц», где «всегда и повсюду можно увидеть юных особ, чье воспитание понуждает их с охотою отказываться от всяческой праздности ради овладения знанием». Под присмотром королевы и всемерно ею поощряемые, школу образования проходили множество молодых дам, и среди них ее младшая сестра Анна Парр, четыре дочери кембриджского профессора Энтони Кука, а также Джейн Грей, праправнучка Генриха VII, — вслед за собственными детьми ныне правящего короля первая претендентка на английский трон. Среди «просвещенных девиц», хоть и принадлежала она старшему поколению, была и Мария Тюдор — как одна из переводчиц Эразмовых «Заметок о четырех Евангелиях», публикация которых на английском осуществлялась под патронажем самой королевы.

Подобно Елизавете Джейн Грей выделялась среди своих сверстниц. Приобщившись к знанию с четырехлетнего возраста — учитель носил ее на руках, обучая правильно произносить слова, — Джейн чрезвычайно рано обнаружила склонности к наукам. Быстро овладев грамматикой, она поначалу читала классиков с преподавателем, а затем, уже не нуждаясь в наставнике, с наслаждением отдавалась этому занятию самостоятельно. Зайдя как-то в ее покои — девочке было тогда двенадцать или тринадцать лет, — Роджер Эшем обнаружил ее за чтением в оригинале Платона, «причем в текст она погружалась с таким же самозабвением, как если бы какой-нибудь джентльмен читал озорную новеллу Боккаччо».

Царствование Генриха VIII подходило к концу, и к концу подходили детские годы Елизаветы. Она постепенно вытягивалась, сосредоточенно замыкаясь в собственном внутреннем мире юной женщины, отчасти из тщеславия, отчасти следуя инстинкту самозащиты. На портрете, написанном с нее в раннем отрочестве, запечатлен надменный неулыбчивый взгляд, в котором угадывается холодная строгость, — а может, она просто пыталась придать себе царственный вид? Зная, что ожидает ее в будущем, мы без труда многое можем прочитать на этом застывшем лице: умение контролировать свои чувства, сдержанность, решительность, даже готовность смело пойти наперекор всему. Нарочитая взрослость в выражении этого лица трогательна, ибо тогда в нем еще сохранялось нечто детское. И все же наиболее выразительная черта этого портрета — внутренняя сила, которая подавляет все остальное: впечатление от элегантного, богато расшитого платья алого

цвета, неброских украшений из жемчуга и агата, ярко-рыжих волос, молочно-белой кожи, совершенно лишенной прыщей, «портивших лица» подростков, даже чудесных рук с длинными, нервными пальцами, в которых зажата какая-то переплетенная в бархат книга.

Джейн Дормер, которая росла вместе с Елизаветой, вспоминает ее незаурядную внешность в отрочестве, добавляя, правда, что «горделивое и презрительное» выражение лица и соответствующее поведение «сильно вредили ей, мешая оценить и внешнюю красоту, и человечность». В тринадцать-четырнадцать лет Елизавета уже вела себя как личность, с которой следует считаться, некий магнетизм и обаяние ей были присущи от рождения, физическая красота тоже, а сдержанность в манерах подкреплялась исключительной силою ума.