Елизавета I

Таким образом, пока Елизавета томилась во дворце, другие его обитатели живо обсуждали ее участь. Ну а лорд-канцлер меж тем прилагал все усилия, что вырвать у многочисленных узников порочащие ее признания, а его люди рылись у них в домах в поисках какого-нибудь письменного свидетельства вины Елизаветы. Гардинер был выдающимся законником; по иронии судьбы именно он возглавлял группу адвокатов Генриха VIII на папском суде, в дни, когда король стремился аннулировать свой брак с Екатериной Арагонской ради женитьбы на Анне Болейн. Но три недели энергичных поисков, допросов и пыток все же не выявили соучастия Елизаветы в заговоре, и даже способностей Гардинера не хватило на то, чтобы обнаружить свидетельства там, где их нет. Единственную серьезную улику — письмо в сумке с французской дипломатической почтой — Гардинер использовать не решался по причинам чисто личным: там было и другое сообщение — в нем говорилось о его свидании с Эдуардом Кортни, каковое компрометировало самого лорд-канцлера.

Говоря по существу, Елизавету было практически не в чем обвинить. Да, она была знакома с некоторыми из заговорщиков, но все они отрицали ее участие в заговоре. На послания главарей (а как, собственно, можно было предотвратить их получение?) Елизавета давала вежливые, но совершенно неопределенные ответы. Даже под пыткой сам Уайатт, который мог сохранить себе жизнь, признавшись в том, что хотели из него вытянуть королевские следователи, отказался в конце концов назвать имя Елизаветы (противоположные показания, данные впоследствии в слушаниях в Звездной палате, не нашли подтверждения реальными доказательствами). «Уверяю вас, — обращался Уайатт с плахи к людям, пришедшим на его казнь, — ни они (Елизавета и Кортни), ни те, кто сейчас здесь (в Тауэре) находится, никоим образом не участвовали в моем предприятии». Попытка одного из советников Марии заглушить эти слова вызвала возмущение толпы. Люди услышали от изменника то, что и хотели услышать: сестра королевы, всеобщая любимица Елизавета, ничем не запятнала своей чести.

Много лет спустя Елизавета сама написала нечто вроде эпилога к этой зловещей истории. Она призналась, что «до нее доносились слухи о заговорах против сестры», что «не одна возможность у нее была проникнуть» в козни заговорщиков, чьи «деяния» до конца так и не были раскрыты. Ясно, что королевские следователи раскопали далеко не все подробности бунта во главе с Уайаттом, Елизавета знала больше и несла это знание как бремя, полностью осознавая его тяжесть. «Над моей жизнью, — с полной откровенностью пишет она, — нависла угроза, сестра по-настоящему на меня гневалась».

Действительно, к середине марта положение стало критическим. Мария должна была отправиться на Пасху в Виндзор, а оттуда в Оксфорд, где во второй раз предстояло собраться ее парламенту. Недели дебатов так и не привели к согласию внутри Совета; напротив, создавались и почти сразу распадались новые фракции и группы, так что даже такой тонкий мастер политического маневра, как Ренар, не мог уяснить себе истинных мотивов и целей придворных интриг. Если королева покидает столицу, то и речи не может идти о том, чтобы негласное заключение Елизаветы продолжалось в одном из королевских дворцов, — слишком велика опасность новых волнений. В отсутствие Марии Лондон остается практически беззащитным, ибо королевская армия состоит в основном из отрядов в пятьдесят — сто солдат, каждый под командой одного из членов

Совета, а все они сопровождают королеву. Мария заверила, что «будет предпринято все необходимое для обеспечения безопасности Тауэра»; прекрасно, но с сестрой-то что делать, ее где держать?

Ренар подозревал, что в отношении Елизаветы и Кортни Гардинер ведет двойную игру или по крайней мере не может занять какой-то определенной позиции. Что касается Кортни, то в «его соучастии и виновности» сомнений нет: он активно злоумышлял против королевы, он вошел в сговор с королем Франции, он посылал изменнические сообщения, используя шифр — «знаки на деке гитары». И вот такому-то человеку Гардинер назначает в стражи Саутвелла и Бурна — широко известных последователей самого графа, в результате чего тот получает в Тауэре особые привилегии и даже большое и относительно комфортабельное помещение — между прочим, без согласия на то Совета. И от споров относительно того, какого наказания заслужила Елизавета, Гардинер уклоняется, что заставляет подозревать лорд-канцлера в тайном сочувствии принцессе. Похоже, ему вовсе не хочется, чтобы ее предали казни.