Елизавета I

Вернувшись к своим обязанностям при дворе, он был удивлён и даже потрясён, обнаружив, что за время его отсутствия в круг наиболее доверенных приближённых королевы проник некий молодой красавец и успел так прочно обосноваться, что Лестеру не удалось его вытеснить. Сэр Томас Хенидж был на несколько лет моложе Елизаветы, он был остроумен и любезен. В карты он играл хорошо, но не слишком, так что королева всегда выигрывала; кроме того, он был изящным танцором и искусным музыкантом. Этими искусствами он владел настолько хорошо, что вполне мог бы потягаться с самим Лестером; его присутствие на вечерних приёмах и охоте давало Лестеру возможность тайком юркнуть в постель к Летиции Эссекс всякий раз, когда ему удавалось ускользнуть от бдительного ока королевы. При этом он оправдывал свою неверность её заигрываниями с Хениджем. Он не знал, насколько далеко зашла их словесная любовная игра; мучимый ревностью, Лестер размышлял, существуют ли между королевой и его соперником те же интимные отношения, которые некогда составляли его исключительную прерогативу и после его возвращения не возобновились. Он ненавидел Хениджа и возненавидел Летицию, когда та принялась мучить его сплетнями о Елизавете и её новом фаворите. Его ссора с любовницей была такой же бурной, как и с королевой, но он вернулся к ней, потому что ещё ни одна женщина не давала ему таких лестных доказательств его мужского обаяния, а поскольку Елизавета продолжала демонстрировать свою холодность, такие доказательства требовались ему всё больше. Они с королевой примирились, но это был беспокойный мир, отравленный подозрениями, причём не только с его стороны, как он считал. Елизавета была с ним вспыльчива и раздражительна, она взрывалась, если он начинал проявлять хоть малейшие признаки самостоятельности, она была с ним нежна лишь до установленных ею самой пределов, а далее становилась холодной как лёд. Он чувствовал, что над его головой собирается ещё более страшная буря, чем та, которую он пережил, и понимал, что не в силах её предотвратить. Эта буря уже была готова разразиться, когда Елизавета решила навестить сестру Лестера Мэри Сидней. Она по-прежнему жила при дворе, но не занимала никакой официальной должности, так как, выхаживая свою госпожу, заразилась от неё оспой и, переболев, оказалась страшно обезображена.

Входя в комнату леди Сидней, Елизавета чувствовала себя совсем разбитой. Она ощутила внезапное желание отыскать кого-нибудь, кто наверняка встанет на защиту Роберта, кого-то, кому она может излить свою горечь и подозрения, будучи уверена, что его суждения будут почти беспристрастны, так как Мэри любит своего брата, но любит и свою королеву настолько, что следы этой любви навсегда останутся на её злополучном лице. И сейчас Елизавете было больно видеть, что болезнь сделала с красотой её фрейлины, уродство которой ещё больше подчёркивали большие, лучистые карие глаза.

   — Бедная моя Мэри... тебе не следует всё время сидеть взаперти; когда ещё кататься верхом, как не в такой чудесный солнечный день! Я немного побуду с тобой здесь, а потом приказываю тебе пойти и подышать воздухом.

Леди Сидней улыбнулась:

   — Мне и здесь хорошо, ваше величество, тем более что вы всегда находите время зайти ко мне со словами утешения. Да благословит вас Бог за вашу доброту. Даже мой собственный муж слишком занят, чтобы смотреть на моё нынешнее лицо больше часа, и я его за это не виню.

   — А я виню! — отрезала Елизавета и мысленно сделала заметку: нужно напомнить сэру Генри Сиднею, чтобы он не оставлял вниманием свою жену, если ему дорого его место при дворе. — Впрочем, сегодня я пришла к тебе за утешением, — добавила она, садясь в пододвинутое Мэри кресло.

   — Вашему величеству никогда не может потребоваться моё утешение, — мягко ответила леди Сидней. — Но вам известно: если бы понадобилось, я бы охотно пожертвовала ради вас своей жизнью.

   — Ты пожертвовала своей красотой, — медленно проговорила Елизавета. — Это для женщины гораздо ценнее жизни. Я в тебе очень нуждаюсь. Мне хотелось бы, чтобы ты ответила мне на один вопрос чистую правду, ничего не боясь. Ответишь?

   — Спрашивайте, госпожа.

Королева повернулась и взглянула на леди Сидней:

   — Изменяет ли мне Роберт с леди Эссекс?

Мэри Сидней ответила не сразу:

   — Почему вы меня об этом спрашиваете, госпожа?

   — Потому что ты единственная, о ком я твёрдо знаю: ты не ответишь «да» из ненависти к Роберту и «нет» из страха передо мной. Изменяет ли он мне?

   — Да, — негромко ответила леди Сидней. — Да, полагаю, что изменяет.

   — Так я и знала! — Елизавета вскочила и, сжав кулаки, вышла на середину комнаты. — А теперь я хочу задать тебе ещё один вопрос... нет, пожалуй, два. Почему он так поступил и, во имя Христа, как мне теперь поступить с ним?