Елизавета I Австрийская

В отеле тело Елизаветы кладут на смертное ложе. В Вену просят дать согласие, в соответствии с законами Швейцарии, провести вскрытие трупа. Франц Иосиф отвечает, что хотел бы следовать законам этой страны. После чего, 11 сентября пополудни в отделении патологоанатомии появляются врачи-профессора Ревердин, Госсе и Мегеванд. Под очень тонким полотном лежит императрица — стройная, красивая. Ее лицо, имеющее бледно-желтый оттенок, обрамлено длинными густыми волосами, а прекрасные серо-голубые глаза прикрыты веками. Но врачей интересует только ее тело — императрицы больше нет, существует только труп. Согласно протоколу процедуры, они проводят тщательное обследование, отмечают необыкновенно крепкие зубы, измеряют длину тела — метр семьдесят два сантиметра, и приступают к непосредственному осмотру раны. Четырнадцатью сантиметрами ниже левой ключицы и четырьмя выше соска левой груди находится маленькое V-образное отверстие, оставленное орудием убийства. Затем они исследуют сердце, констатируя его некоторое расширение. По результатам обследования ясно — напильник проник в тело на восемьдесят пять миллиметров, задел четвертое ребро, пронзил насквозь левое легкое и левую камеру сердца. Но канал раны очень тонок и узок, и кровь из сердечной камеры попадала в околосердечный мешок лишь по каплям, что постепенно парализовывало работу сердца. Лишь благодаря этому, а также огромной энергии Елизаветы и ее удивительной силе воли, могло случиться так, что Елизавета сделала еще сто двадцать шагов, дойдя до корабля, и только там упала без чувств[578]. Испытывая неподдельный ужас, графиня Сцтараи, посланник в Швейцарии граф Куэфштейн и генерал фон Берцевикци присутствуют на вскрытии в качестве свидетелей. После вскрытия тело Елизаветы бальзамируют. Ее лицо поразительно меняется и опухает. Но врачи обещают, что через короткий срок милые черты лица вновь возвратятся. Императрицу одевают в великолепное черное платье, волосы укладывают в прическу, какую она носила при жизни, и укладывают в гроб. Со всех сторон ее украшают цветы. Среди них — букет великолепных орхидей с виллы Прегни, тех самых, которыми так восхищалась Елизавета несколько дней назад. На столе лежат любимые украшения императрицы, которые наденут, провожая ее в последний путь. Разлученные со своей госпожой, они словно вопрошают, что же произошло и что будет с ними. Это маленькое, простое золотое ожерелье и обручальное кольцо, — она никогда не надевала его на руку, а всегда носила на шее под одеждой, непременный простенький веер из тонкой кожи, часы китайского серебра, на которых выгравировано слово «Ахилл», потертый кожаный ремешок с застежкой из камня, два медальона — один с прядью волос кронпринца, другой с двадцать первым псалмом из Библии, браслет с бесчисленными фигурными мистическими подвесками, среди которых: череп, знак солнца с тремя ножками, золотая рука с вытянутым указательным пальцем, орден Святой Марии и византийские золотые монеты.

Елизавета отправляется в последнее путешествие на родину. Это с чудовищной болью воспринимается всей империей. В Венгрии весть о смерти Елизаветы в одно мгновение повергает столицу и страну в глубочайший траур. Повсюду в империи можно увидеть выставленные в знак траура портреты императрицы. В Будапеште нет ни одного дома, где не висел бы флаг с черными лентами, даже над входом самых маленьких хижин — платки черного цвета. Франца Иосифа глубоко потрясает траур Вены и скорбь Венгрии. «Да, они тоже имеют право рыдать, — думает он, — но они не знают, какую верную подругу они потеряли в своей королеве».

Следует погребение по старым испанским правилам траурных церемоний. И Елизавета, всегда считавшая всякую помпезность излишней, ничем не может воспрепятствовать этому. Похоронная процессия движется к склепу в монастыре капуцинов. Обергофмейстер трижды стучит в дверь. Из глубины склепа раздается голос отца Гордиана: — «Кто там?» — «Императрица и королева Елизавета желает войти».

Рыдающий император с дочерьми стоят около гроба. Валерия, потерявшая мать, которая любила своего ребенка больше, чем любая мать на земле, своими глазами видит то, что Елизавета описывала при жизни: немного света и зелени, заглядывающей в окошко склепа. Слышно, как на улице щебечут птицы; все именно так, как однажды рассказывала мать. «Наконец-то она обрела покой, к которому так стремилась!»