Елизавета и Фридрих Великий

Зато голштейнский принц, которого царица избрала себе в наследники, проявлял с каждым днем все более усиливающееся нерасположение к стране и народу, которыми со временем должен был править, и демонстрировал граничившее со слепой любовью восхищение Фридрихом Великим и всем, что было с ним связано. Единственной подлинной страстью, владевшей великим князем Петром, была страсть к солдатам; он все отдал бы за то, чтобы вооружить небольшую армию и иметь возможность под командованием короля Пруссии принимать участие в его кампаниях в качестве одного из генералов. Насколько слабо он разбирался в политических вопросах лучше всего свидетельствует тот факт, что он в ту пору носился с мыслью взойдя на престол тотчас же вернуть Швеции присоединенные к России провинции вместе с Петербургом, чтобы в награду за это заручиться ее содействием в войне против Дании с целью отвоевания Шлезвига. В борьбе между Австрией и Пруссией великий князь со всей энергичностью поддерживал последнюю, и его ненависть к Бестужеву нарастала тем сильнее, чем больше удавалось Бестужеву склонить российскую чашу весов в пользу Марии-Терезии. И чем старательнее великий канцлер пытался объяснить ему, что короля Пруссии следовало бы терпеть меньше всего, что в качестве императора России он должен был бы крепко утвердиться в самом сердце Германии и что уже поэтому он является естественным противником Фридриха, тем ожесточеннее он становился и клялся, если Фридрих Великий ему прикажет, пойти за него хоть прямою дорогой в ад.

Тщетно, напротив, пытались склонить Петра к отказу от своей родовой вотчины Гольштейна или к переуступке ее Дании.

Эта уступка при характере и образе мыслей, какими отличался великий князь, тем более отвечала бы интересам России, что позволяла навсегда оторвать будущего государя от его северогерманских фамильных интересов. Однако Петр, подзадориваемый и поддерживаемый в этом вопросе своей честолюбивой супругой, проявлял беспримерное упрямство. Чтобы положить конец интригам на эту тему, он сделал заявление датскому посланнику[27] о том, что не согласится ни с какими предложениями относительно Гольштейна, и запретил впредь даже говорить с ним об этом деле.

Императрица была настолько возмущена поведением престолонаследника, что грозилась поступить с ним так, как ее отец поступил со своим сыном Алексеем[28]

, но когда Петр со слезами на глазах попросил ее не толкать его на поступок, который сделал бы его несчастным, она опять смягчилась.

Теперь великий канцлер довольствовался тем, что при каждом удобном случае, встречаясь с императрицей, методично бросал тень подозрения на великого князя и тем самым провоцировал в ней все более усиливающуюся ненависть. Каждое неосторожное высказывание этого бесшабашного и желчного принца незамедлительно доводилось до ее сведения и трактовалось самым невыгодным образом. Его неусыпно стерегли ищейки Бестужева, любое его письмо перлюстрировалось, не лучше дело обстояло и с его супругой. Однако Екатерина была личностью, с которой приходилось считаться, и она сознавала это своим незаурядным умом. Ее смышленость, бесстрашие и твердость настолько импонировали великому канцлеру, что он в конце концов предпочел иметь ее лучше другом, нежели противником, и, когда ее антипатия к великому князю усилилась, заключил с ней негласный союз против него. Соглашение это зашло так далеко, что Бестужев, поскольку потомства от великого князя ожидать не приходилось, даже замолвил словечко в поддержку олимпийских прихотей молодой галантной женщины и склонял императрицу терпимо отнестись к ее отношениям с симпатичным и любезным камергером Сергеем Салтыковым.

Первого октября тысяча семьсот пятьдесят четвертого года Екатерина родила сына, великого князя Павла[29]

.

После этого Салтыков был послан в Стокгольм, чтобы объявить при тамошнем дворе о радостном событии, а оттуда командирован сначала в Гамбург и затем в Мадрид в ранге полномочного посланника. В нем больше не нуждались.

Великая же княжна, получившая в сыне гораздо более весомый залог на будущее, чем имела в своем нелюбимым народом супруге, которого она называла не иначе как «обезьяной Фридриха Великого», отныне целиком предоставила мужа его судьбе и его сумасбродствам.

Напрасно доброжелательный Разумовский предостерегал несчастного принца, напрасно заклинал его быть прежде всего русским человеком, а уж только потом германским имперским князем, Петр упрямо не желал сворачивать с гибельного пути, который выбрал. Он обосновался в Ораниенбауме и организовал жизнь в полном соответствии со своими представлениями, построил казармы и конюшни, деревянный театр и прорыл канал, соединивший его дворец с морем[30] . Затем с помощью русского инженер-майора Деденова[31] он велел возвести небольшую крепость и оборудовал ее валы, по которым можно было легко взобраться, маленькими пушками.