Елизавета I

Елизавета уединилась в своём кабинете в Гринвиче. Было семь часов вечера, и в окна всё ещё лился свет июльского солнца. В комнате было прохладно и тихо; королева сидела не шевелясь; она очень похудела; щёки ввалились, вокруг прикрытых тяжёлыми веками глаз от бессонницы и тревоги залегли чёрные круги. Утром этого дня она получила вести о том, что первые корабли Армады были замечены у берегов Девона. По всему юго-западному побережью Англии пылали сигнальные огни. Она представила себе людей, стоящих возле них на часах, всматриваясь в прибрежный туман; затем кто-то, издав предостерегающий крик, первым вытягивает руку — и вот уже группы стражников на скалах, прикрывая глаза ладонью, всматриваются в движущиеся на горизонте паруса, похожие на грозовые тучи. У берегов Англии появились корабли Армады, теперь повсюду жгли сигналы и били в набат, а во всех городах и деревнях барабанщики призывали народ к оружию. После двадцати восьми лет отсутствия Филипп Испанский возвращался в Англию, и между ним и победой стояла лишь воля англичан к сопротивлению и небольшой флот из быстроходных, но плохо вооружённых кораблей. В Виндзоре под командованием кузена Елизаветы лорда Хандсона была собрана тридцатитысячная армия, которая должна была защитить её от пленения, а шестнадцать тысяч солдат ждали врага в Тильбюри, преграждая ему дорогу на Лондон. Она чуть не расхохоталась, когда государственный совет предложил расположить войска именно таким образом: Бэрли, ещё более поседевший и согбенный, с лицом, искажённым тревогой, настаивал на том, что сохранить жизнь и свободу главе государства важнее, нежели отстоять столицу. Без королевы не будет смысла и причины сопротивляться испанцам и проливать кровь. Если Филипп возьмёт её в плен, с нею падёт вся Англия. Глядя на неё, Бэрли был не в силах скрыть таившийся в его глазах упрёк. Она всего лишь одинокая женщина, не имеющая ни мужа, ни детей, и свобода её страны и жизни всех служивших ей мужчин и женщин зависят лишь от неё одной. Между тем, хотя численность её армий была внушительна, их подготовка оставляла желать много лучшего. Они были необстреляны, не обучены и посредственно вооружены, их набрали в отчаянной спешке среди населения страны, которая не участвовала в серьёзной войне почти тридцать лет. Ни один английский полководец не мог сравниться с герцогом Альбой, а закалённая в боях испанская армия была самой дисциплинированной и опытной в мире; она пройдёт сквозь её войско, как нож сквозь масло. Елизавете это было известно; она понимала: стоит Альбе высадиться на английской территории, как она в скором времени будет мертва, а Филипп войдёт в Лондон. Она тянула время до самого конца, не позволяя бросать деньги на ветер в тщетных попытках превратить сборище новобранцев в боеспособную армию, и настаивала на том, что расходы на содержание флота следует урезать до минимума, пока сами капитаны не стали донимать её вопросами, как им воевать на ветхих кораблях и с матросами, которые едва сводят концы с концами на половинном жалованье. Она изругала их всех и поклялась воевать по-своему, не желая разорять казну и сажать государство в долговую яму, чтобы достичь победы ценой хозяйственного краха. Ей, как и её офицерам, было ясно: если Филиппа не удастся разбить на море, Англии конец, но она понимала также, что если заново покрасить корабли и заплатить морякам полное жалованье, результат от этого не изменится. Она говорила и действовала как скряга и не могла объяснить людям, имевшим все основания опасаться за свою и за её жизнь: что бы ни случилось с ними со всеми, инстинкт велит ей беречь для своего народа всё, что только можно.