Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза

– Конечно, – сразу согласилась Елизавета, думая, что по крайней мере часть денег, отобранных у матери, будет использована к ее же пользе. Однако ей по-прежнему было стыдно, что она выгадала на несчастье своей родительницы.

Елизавета понимала: люди недовольны тем, что ее коронация раз за разом откладывается. При дворе дамы шептались об этом, и даже мать в Бермондси слышала толки на эту тему среди других постояльцев.

– Могу поспорить, причина в том, что Генрих намерен подавить дом Йорков, – язвительно изрекла мать, когда Елизавета в следующий раз приехала навестить ее. – И тем не менее люди любят вас. Если он не поостережется, то потеряет симпатии своих подданных, которые уже злятся, что он не обращается с вами как с истинной королевой Англии.

Генрих, казалось, тоже чувствовал настроение народа, потому как теперь планировал церемонию, которая превзойдет пышностью даже его коронацию.

– Помяните мое слово, ему это поперек горла, он действует исключительно по необходимости и соображениям политическим, – шипела мать, но Елизавете ее упреки казались несправедливыми.

– Он великолепно обставит это событие, – возразила она. – Будут устроены турниры и пиры. Список гостей бесконечен. Все это звучит восхитительно. Генрих планирует использовать мою коронацию, чтобы заявить всему миру о законности династии Тюдоров, но, кроме того, полагаю, она станет выражением его любви ко мне. Недавно он написал папе, что чувствует, будто вошел в безопасную гавань, пережив много невзгод. Мне он пояснил, что эта гавань – я.

Вымолвив эти слова, Елизавета почувствовала себя виноватой. В жизни ее матери не было ни тихого пристанища, ни мужа, который заботливо опекал бы ее, и, вероятно, никогда уже не будет, ведь ей исполнилось пятьдесят. И в коронации она не примет участия. Елизавета тут ни в чем не виновата, но совесть мучила ее, потому как, пока сама она наслаждается жизнью в роскоши и почете, мать безвылазно сидит в этих стенах, ее свобода ограниченна, триумф остался в прошлом. С болью в сердце Елизавета сознавала это.

Однако Генрих разрешил теще посетить Дартфорд и поговорить с настоятельницей. Беседа прошла к взаимному удовлетворению, и было решено, что после Рождества Бриджит поселится в приорате пансионеркой. Елизавета вновь ощутила жалость к сестре. Как грустно в семь лет быть запертой в монастыре. Разумеется, если девочка окажется не приспособленной к религиозной жизни, приоресса так и скажет. Но что, если она будет больше заботиться о престиже своего монастыря, чем о счастье маленькой девочки? Отпустит ли она Бриджит, зная, что родители посвятили ее Господу?

Одетые по-королевски, Елизавета и леди Маргарет сидели у окна лазарета Святой Марии, что рядом с Епископскими воротами, восточным въездом в Лондон. Вокруг них собрались лорды и леди, все ждали триумфального вступления в столицу короля – победителя в битве при Стоук-филде. Улицы заполонили восторженные толпы. Забыв о недовольстве правителем, люди ревом выражали одобрение, видя величаво восседавшего на коне Генриха в блестящих доспехах; сопровождаемый лорд-мэром и большой процессией горожан, он ехал в собор Святого Павла, где во славу его виктории пропоют «Te Deum».

А потом настал черед Елизаветы.

Холодным ноябрьским пятничным днем, облаченная в бархатную мантию, подбитую мехом горностая, она вместе с Маргарет покинула Гринвич, чтобы торжественно въехать в Лондон с многочисленным эскортом из лордов и леди. На причале Елизавета села в богато украшенную барку, которая доставит ее в Тауэр. Горожане подготовили впечатляющие живые картины на воде, вдоль берега реки скопился народ, пришедший поглазеть на свою королеву и полюбоваться чудесным зрелищем. Когда барка вышла на реку, толпа взревела, приветствуя Елизавету, и у нее навернулись слезы на глаза.

– Они в самом деле любят вас, моя дорогая. – Маргарет улыбнулась, а Елизавета махала рукой из окна золоченной палубной надстройки.

Гребцы набрали скорость, и вслед за баркой королевы потянулась целая флотилия разных судов и суденышек, которые вышли на воду, чтобы сопровождать свою правительницу в Тауэр. Среди них был мэр на своем катере в компании с шерифами и олдерменами, а также бесчисленное количество лодок, наполненных представителями лондонских гильдий. Каждый корабль был украшен флагами, шелковыми вымпелами, гербами и эмблемами.

С баркой Елизаветы поравнялась лодка бакалавров из Линкольнс-Инн, которая напугала ее, потому что в ней стояла огромная фигура красного дракона Кадваладра, который благодаря какому-то хитроумному устройству пускал из пасти огненные струи в Темзу. Управляли этим чудищем самые красивые молодые законники, каких она когда-либо видела, они исполняли приятную музыку и восхваляли Елизавету, держась рядом с ее баркой и не отставая. Зевакам на берегу бакалавры тоже полюбились – их приветствовали свистом и криками.