Елизавета Петровна

– Уж известно, заслужу! – уверял Ванька. – Да ты не бойся! Я Алёну хорошо знаю: она так перепугается, что и словечка не проронит потом…

Он вдруг остановился и напряжённо уставился в одну точку.

– Ну что ты там увидел? – спросил его Кривой.

– А вот посмотри-ка на того купца, что буженину уплетает!

– А что на нём за разводы написаны? Купец как купец, заправский, всамделишний!

– То-то ли всамделишний? – кивнул Ванька, не отрывая взгляда. – Ты посмотри-ка только, как он ест! Разве серые купцы так едят?

– А может, он не серый купец. Мало ли, теперь они моду завели за границу сами за товаром ездить!

– А ежели он не серый купец, так почему в харчевню пришёл? Для богатых-то такие кабаки заведены – важнейшие!

– Пожалуй, ты прав, – сказал и Кривой, всматриваясь в «купца». – Вся повадка в еде у него какая-то не нашенская, а во хмелю, в еде да во сне лучше всего человек познаётся!

Тут Столбин, уже заметивший, что он стал объектом усиленного внимания, кончил есть и, как мы уже говорили, кинув на стойку деньги, быстро ушёл из харчевни.

– Батюшки, да может ли это быть? – шепнул Кривой, смотря вслед уходящему и от волнения хватая Ваньку за руку. – Я ведь по глазам да по голосу человека через сто лет узнаю!

– А, так я был прав! – с торжеством воскликнул Каин.

– Прав или нет, это будущее покажет. А теперь, Ванька, беги скорее да выследи мне этого молодца. Если выследишь, сразу хорошее дело в Петербурге сделаешь!

Каин, не расспрашивая долее, поспешно вышел из харчевни и, завидев в сгущавшейся тьме высокую фигуру «купца», принялся осторожно выслеживать его.

«Что делать? – тревожно спрашивал себя Столбин. – Я не могу навести этого молодца на подозрение царевны, а это неминуемо будет так, если я дам ему выследить, куда иду. Но с другой стороны, я не могу долго крутить его по улицам, потому что теперь и без того четвёртый час и мне во что бы то ни стало надо успеть повидать её высочество до того, как барон приедет к Шетарди… Что же делать? Что же делать?»

Вдруг луч надежды блеснул ему издали. У большого дома вдали висел тусклый фонарь, свет которого казался окружённым радужной каёмкой. Столбин сильно потянул в себя воздух – да, оттуда, с той стороны, несло сыростью, туманом! Ну конечно, после сильных морозов в Петербурге к вечеру обычно бывает туман, который надвигается с Невы. Столбин шёл по направлению к Фонтанке, будучи уверен, что чем дальше, тем гуще будет спасительная пелена тумана!

Не ускоряя шага, Столбин шёл всё вперёд и вперёд. Наконец, достигнув перекрёстка, где туман был уже совсем густ, «купец» быстро перебежал на другую сторону и стал красться в тени сумрачной вереницы домов в обратном направлении. Он слышал, как преследователь ускорил шаги. Вот на перекрёстке, еле-еле освещённом слабым светом фонаря, в тумане скользнул неясный силуэт Ваньки, бегом направившегося влево. Каин потерял след!

Столбин продолжал неподвижно стоять, боясь, что Ванька вернётся, услышит шум его шагов и опять начнёт преследовать его по пятам…

Но вот послышался скрип полозьев: навстречу Столбину быстро ехал крытый возок. Столбин сошёл на мостовую, дал ему поравняться с собой и ловким движением вскочил на задок. Возок быстро помчал его прочь от опасного места. Убедившись, что невольный благодетель едет как раз в нужном ему, Столбину, направлении, «купец» облегчённо перевёл дух.

IV ЦАРЕВНА

Купца Алексеева знала во дворце Елизаветы Петровны вся дворня: всем было известно, что цесаревна любила его, подолгу болтала с ним и охотно покупала у него духи, мази и притирания, которые купец получал из-за границы от лучших парфюмеров. Поэтому его без всяких задержек провели в маленький будуар, где около жарко топившейся печки сидела, съЁжившись в комочек, царевна Елизавета, зябко кутавшаяся в подбитую горностаем накидку.

К описываемому времени, всЁ ещё оставаясь красивой и привлекательной, Елизавета Петровна располнела настолько, что английский посланник Финч, уполномоченный своим правительством поддерживать Брауншвейгский дом, а потому старавшийся наблюдать за всеми подпольными политическими интригами, с пренебрежением говорил про царевну: «Она слишком жирна, чтобы строить заговоры!»

Да, безжалостное время брало своё – царевне было уже более тридцати лет, а ведь жить она начала очень рано…