Елизавета Петровна. Дочь Петра Великого

Было бы несправедливо утверждать, что Елизавета обдуманно поощряла в этом отношении своеволие и распутство. Я убежден в том, что вера ее и набожность были искренни. Она лишь косвенно вызвала эти прискорбные результаты. Петр запретил перенесение икон в частные дома, ввиду того, что духовенство в этих случаях подвергалось слишком большому соблазну. Елизавета сняла запрещение, поставив лишь условием, чтобы носители икон воздерживались от совместной трапезы с хозяевами дома и от пития крепких напитков. Само собою разумеется, что ограничение соблюдаемо не было. Кроме того, выбирая монастыри местом убежища для своих любовных похождений, можно себе представить, какие нравы насаждала в них государыня. Я не хочу останавливаться на этом вопросе. История царствования Елизаветы полна скандальных эпизодов, где самый постыдный разврат чередуется, даже у подножия алтаря, с самым грубым произволом. Упоминая лишь о фактах, относящихся к этой последней категории, назовем епископа вятского Варлаама, давшего пощечину воеводе и так жестоко избившего монастырского эконома, что тот лишился сознания; архангельского архиерея Варсанофия, за легкий проступок выгнавшего из церкви всех своих священнослужителей, с протоиереем во главе, и заставившего виновных разуться и стоять босоногими на снегу в продолжение всей службы. Он бил своих священников по всякому поводу, сажал их на цепь за самые легкие погрешности и брал взятки за малейшую услугу. Сам же он не подвергся никакому наказанию и, подобно своему вятскому собрату, спокойно дожил свои дни на епископской кафедре.[326]

Знаменитая Салтычиха, ужасная Дарья Салтыкова печальной памяти, на совести которой насчитывают до 138 жертв,[327] была современницей Елизаветы, хотя ее процесс слушался только в царствование Екатерины; соучастие же духовенства в большей части ее преступлений в течение всего ее человекоубийственного поприща является несомненным. Оно щедро воздавало другим за благосклонную терпимость, проявляемую правительством по отношению к нему.

Сверху донизу всей духовной иерархической лестницы обнаруживается то же нравственное разложение, доходившее до полного разврата в низших слоях, лишенных всякого чувства собственного достоинства и, хотя бы внешней, благопристойности. Уничтоженный было обычай духовенства предлагать свои услуги с торгов на общественных площадях снова вошел в прежнюю силу. Этот непристойный обычай проистекал из двух соприкасавшихся явлений в составе низшего духовенства того времени: из чрезмерного количества и крайней бедности его членов. Накладывая руку на одну часть церковного богатства, Петр имел в виду соразмерно уменьшить и число членов, пользовавшихся им. Он принял меры, чтобы в каждом приходе количество священнослужителей отвечало религиозным потребностям, и приложил все старания к тому, чтобы уменьшить и очистить смешанное и слишком густое население монастырей.[328]

В царствование Елизаветы здесь, как и всюду, попустительство восторжествовало, и равновесие было нарушено. Из деревни, где им нечем было кормиться, священники голодными толпами стали стекаться в Москву. Они собирались у Спасского крестца и поджидали клиента, набожного купца, который нанял бы их для обедни, молебна, или какой-либо другой требы. Они обыкновенно имели в руках по калачу и, когда наниматель не соглашался на требуемую ими цену, подносили его ко рту, делая вид, что собираются его съесть, что лишало их возможности предстать перед алтарем. Когда скандал этот принимал слишком большие размеры, архиереи приказывали хватать этих торгашей божественными таинствами и сечь их; но те начинали снова.[329]

К этой материальной и нравственной нищете присоединялась и умственная скудость. Славяно-Греко-Латинская академия в Москве, заменявшая семинарию, не удовлетворяла всем требованиям, и уровень знаний оставался в ней на довольно низкой ступени, о чем мне придется впоследствии говорить. Чтобы поднять его, в некоторых епархиях призывались малороссийские монахи и им предоставлялись епископские кафедры. Но духовенство вообще с неприязнью смотрело на этих пришельцев, представителей культуры, запятнанной латинизмом, и в большинстве епархий школу считали лишь обременительной роскошью. Вышеупомянутый архангельский архиерей известен был как своей ненавистью к просвещению, так и жестокостью.

Отсутствие средств, на которое ссылалось большинство его коллег при каждой попытке введения школьной организации, являлось действительно серьезным препятствием. В 1748 и 1759 годах тобольский митрополит тщетно ходатайствовал о выдаче ему денег на учреждение семинарий.[330] Но просьба его пришла совсем некстати: надо было вести войну, требовавшую больших затрат и доставившую России честь сыграть роль среди воюющих наций Западной Европы, не упрочив за ней преимущества участвовать в конгрессе, закончившем войну. Вместе с тем, Елизавета меняла фаворитов, что не обходилось без значительных расходов. Семинария была, тем не менее, учреждена на местные средства, но она прекратила свое существование.