Елизавета Петровна. Дочь Петра Великого

В начале царствования Елизаветы один солдат, рисуя в образных выражениях совершенно противоположные Елизавете привычки Петра Великого, сказал при свидетелях, что царь «из-за копейки давливался». Его отправили в тайную канцелярию, где не нашлось никого, кто понял бы всю ценность этого отзыва.[300] Дочь великого царя впала в этом отношении в другую крайность. В память своего радостного воцарения она сложила по гривеннику с подушной подати за 1742 и 1743 г., но в то же время осыпала щедротами своих приближенных и затмила своих предшественников пышностью и великолепием, которыми окружила свой трон. Таким образом, с первых же шагов было нарушено финансовое равновесие страны, державшееся до той поры лишь с величайшим трудом, и появилась надобность прибегать к унизительным мероприятиям, которых не удалось избегнуть, впрочем, и Петру Великому. Удержание жалованья, замена звонкой монеты при уплате всевозможных долгов различным товаром казенного производства, произвольное поднятие цен на взятые в монополию продукты, как на соль и на спирт, все эти меры были использованы без особого успеха. В 1750 г. Сенат доложил императрице, что средний доход предшествовавших пяти лет (за исключением подушных податей и некоторых специальных бюджетов) равнялся 3 965 155 рублям, а расходы достигали в среднем 4 453 007 рублей; получался постоянный дефицит, грозящий увеличиваться с каждым годом. К тому же в память села Измайлова, где Елизавета провела свои молодые годы, она образовала новый гвардейский Измайловский полк. Это был блестящий полк, но он стоил 173 573 рубля в год. Сумма эта черпалась из доходов Сибирской канцелярии, но эта канцелярия не располагала ни одной свободной копейкой. Прежде выходили из затруднений, занимая деньги на Монетном дворе, но Петр Шувалов, после управления им, не оставил после себя ничего.[301]

Иностранные дипломаты наперегонки друг перед другом отмечали эту нужду, тревожась или радуясь ей. Мардефельд писал в конце 1742 г.: «Казна пуста. Офицерам уж десять месяцев не платят жалованья. Адмиралтейству необходимы 50 000 руб., а у него нет ни гроша».[302] На следующий год он посмеивался над историей с модным торговцем, с величайшим трудом добившимся уплаты 400 руб. за поставленный им ее величеству товар. Увидев его в своей передней, императрица думала, что он принес ей еще какие-нибудь новинки. Но, вместо ожидаемых перьев или кружев, он представил Елизавете счет, а начальник гардероба Чоглоков объявил, что его касса пуста. Тогда Елизавета удалилась в свои покои и вскоре вернулась с 400 руб., случайно находившимися в ее шкатулке; она передала их Чоглокову со словами: «Вы отдадите их мне через месяц на драгоценности». В то же время посланник Фридриха рассказывал о нетерпении полковника Граппа, привезшего императрице прусский орден Черного Орла; он не мог добиться прощальной аудиенции, потому что не было звонкой монеты для обычного в таких случаях подарка. Мардефельд сообщал и о выходке толпы матросов, остановивших экипаж ее величества в пути на богомолье и требовавших от нее уплаты жалованья. Наконец, даже мундкохи ее величества находились в большом затруднении. Часто не хватало пряностей, каперсов и оливок для императорского стола и вина подавались плохие. «Причина этого заключается в плохом ведении дел, пишет Мардефельд; содержание сорока пажей, не считая их одежды, стоит 34 000 руб. Гувернер этих пажей взялся вести их хозяйство на 6000 руб.; в награду за свои добрые намерения он был удален».[303]

Положение ухудшалось и неудачными финансовыми приемами, где неразумие управляемых превосходило неумелость управителей. Мардефельд пишет в 1746 г.: «Одно достоверное лицо утверждает, что несмотря на то, что с 1712 г. на Монетном дворе было отчеканено 35 млн. руб., в настоящее время в России находится всего 3 млн. руб.; это лицо приписывает это явление огромному количеству пятикопеечных медных монет, тайно ввезенных в страну… и отчасти привычке, свойственной большинству русских, зарывать деньги в землю».[304]