Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других

Между тем принц де Конти, в ту пору состоявший в близкой дружбе с Людовиком XV, лелеял крайне амбициозные планы: он зарился на Курляндское княжество, престол которого опустел еще в 1740 году, и мечтал о польском троне, некогда доставшемся его деду. Польский король Август III, одновременно являвшийся курфюрстом Саксонии под именем Фридриха Августа II, с трудом выносил эту двойную нагрузку, которой он был обязан России. Поскольку его здоровье заметно слабело, между влиятельными панами этой аристократической республики уже заключались пари о том, кто станет его преемником. Сейм раздирали противоборства группировок франкофилов и русофилов. Завладеть Варшавой значило бы укрепить главенство Франции в Европе^{763}. Но принц де Копти и на этом замысле не остановился, у него на уме было еще кое-что. Елизавета, официально незамужняя, наверняка будет польщена, если предложить ей брак с Бурбоном! Похоже, он всерьез решился предложить руку сорокалетней прелестнице. Казалось, и короля прельщал этот план, но он опасался испортить отношения с Саксонией. Поэтому содействовать успеху интриги он был готов, но так, чтобы официально не иметь к ней касательства. Таков был секрет короля: он питал склонность к двойной политике, которую вел за спиной посольств и министерств.

Следовало найти нового эмиссара, способного разведать, каковы намерения России в отношении Франции. Вскоре выбор пал на Александра Дугласа Макензи, шотландского эмигранта-якобита, последние пятнадцать лет жившего в Париже. В нем никто не угадает шпиона Версаля. Противников должна сбить с толку национальность посланца, а тот станет коммерсантом, путешествующим по Северу. Указания, им полученные, выглядели чем-то немыслимым: он должен был изучить политику и торговлю страны, проанализировать положение государств, граничащих с обширной империей, исследовать русский двор с его интригами и группировками, присмотреться к послам враждебных держав, сблизиться с влиятельными лицами вроде Воронцова и, наконец, прощупать саму императрицу, выяснить, какие чувства она питает к Людовику. Эти директивы были запрятаны в табакерку с двойным дном. Кукловоды интриги рекомендовали Дугласу писать письма, пользуясь условным языком торговцев мехом: рысь будет означать Бестужева, черно-бурая лисица — английского посла Вильямса, понижение или повышение добычи куньих и собольих шкур — состояние дел, благоприятное для того или другого, а сообщая что-либо насчет русской армии, следовало толковать о мехе серой белки!^{764}

Благодаря Мишелю король уже знал, что вице-канцлер готов поддержать перед императрицей идею возобновления дипломатических сношений. Людовик подумывал, не начать ли со «своей сестрой» приватную переписку вдали от нескромных взоров своих министров, особенно Берни, ответственного за дипломатию. В этот королевский секрет были посвящены только государственный министр Руйе, ведавший тайной корреспонденцией короля де Брольи, первый секретарь министерства иностранных дел Терсье и принц де Копти. Дуглас покинул Париж, настроенный действовать решительно: сперва потолковать с Воронцовым, потом сойтись поближе с основными столпами режима, действуя исходя из следующих принципов. Сначала — двинуться на приступ нынешнего фаворита царицы, в данном случае — Ивана Шувалова, известного своей расточительностью, пристрастием к игре и удовольствиям. Стало быть, он казался шотландцу легкой добычей. Дуглас полагал, что, если предоставить ему «некоторую сумму», Шувалов не откажется возбудить у Елизаветы гнев против Великобритании. Следующий, как ему представлялось, хитроумный ход заключался в том, чтобы подкупить Трубецкого, «непримиримого врага канцлера»^{765}. Но как за это взяться? Тому, кто путешествует в обличье мелкого дельца, в прихожую государыни доступ заказан. И как он, британец, может, не внушая подозрений, расспрашивать русских, как они относятся к Людовику XV?

На своем долгом пути к Петербургу Дуглас пересек Курляндию, чтобы оценить, каковы шансы принца де Конти получить местный престол; однако его письма, посвященные этой теме, кратки, немногословны, как донесения, составленные по обязанности. В русскую столицу он прибыл в октябре 1755 года и вскоре благодаря Мишелю получил возможность встретиться с Воронцовым. Вице-канцлер показал себя горячим поклонником Франции и дал понять, что Елизавета хотела бы возобновить контакт с Версалем. В отношении других тем он держался осторожнее.