Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других

Наконец 12 февраля 1756 года Елизавета согласилась подписать договор с Георгом II, сопроводив это торжественным заявлением: Россия вмешается в войну только против Пруссии и исключительно при условии, если последняя нападет на Великобританию (абсолютно неправдоподобное допущение) или на кого-либо из союзников Георга II. Но к примеру, никоим образом нельзя принуждать русские войска выступить против Франции или Австрии. Подобная декларация делала недостижимой главную цель британцев: развернуть силы могущественного союзника против Людовика. Английский представитель был вынужден отказаться от такого предложения^{776}. Бестужева ошарашил этот поворот событий, но впереди его ждал еще более сокрушительный удар. Фридрих не остался пассивным, он столковался с английским королем, своим дядей, и обещал ему поддержку на случай войны в Европе.

Вестминстерский договор о союзе между Лондоном и Берлином был подписан 16 января 1756 года с целью сохранить всеобщий мир, но особенно ради умиротворения в той беспокойной зоне, которую являла собой Германия. Чтобы избежать неприятных инцидентов, британский посол Вильямс в высшей степени официально заявил Бестужеву, что этот договор метит в Людовика, до сей поры — весьма ненадежного союзника Фридриха. Если когда-либо война в Америке перекинется в Старый Свет, Пруссия берется защитить Ганновер от возможной французской агрессии. Англия зато должна будет помешать России напасть на Фридриха II.^{777} Тот, перепуганный, уже представлял, как 100 000 австрийцев нападают на него со стороны Силезии и Саксонии, а 60 000 славянских «варваров» вторгаются в Восточную Пруссию^{778}. Подписание договора с Великобританией становилось вопросом выживания: только англичане могли остановить Россию, осыпав субсидиями и взятками высших сановников режима. Вестминстерский договор не был залогом ни наступательного, ни оборонительного союза, и он не был отчетливо направлен против Франции или России, но обе эти страны восприняли его как предательство. Гогенцоллерн не предупредил о нем Версаль, и французы истолковали это как злонамеренное нарушение обязательств. Ниверне, посол Франции в Берлине, был тотчас отозван. Людовик никогда еще не оказывался в такой изоляции. Елизавета уж и не знала, как обуздать свой гнев: Россией осмелились распорядиться, не заручившись согласием ее министров! Что до Марии Терезии, она приказала вызвать посла Великобритании: Вена пи в коем случае не станет инициатором распада альянсов, заявила она, но Георг II, подписав в Вестминстере договор с Пруссией, рискует нарушить равновесие сил в Европе. Коль скоро прежние соглашения устарели, она считает себя вправе начать переговоры с Францией. Раз англичане предали ее ради Фридриха^{779}, австрийская императрица решительно повернулась лицом к Версалю.

Представитель Великобритании в Петербурге метался, пытаясь выпутаться из этой неразберихи: Георг II не мог позволить себе спровоцировать напряженность, а то и прямой конфликт в отношениях с Россией. Вильяме старался убедить окружение Елизаветы в «невинности, полезности и необходимости этой меры» и добиться, чтобы никто не истолковывал перемену международной ситуации в дурном смысле. Бестужев, который все еще цеплялся за свой бюджет, старался упростить проблему: коль скоро в тексте договора не указано, с кем именно договаривающиеся стороны намерены бороться, можно бы, несмотря на такой поворот, все же принять обещанные субсидии^{780}. Но чем упорнее министр настаивал на этом, тем больше раздражалась императрица, она даже изорвала русский перевод договора. Коллегия иностранных дел объявила, что англо-русская конвенция утратила силу вследствие союза англичан с Пруссией. Государственный канцлер окончательно утратил контроль над английским направлением политики, а соответственно и над интригами русского двора. Сановники вроде Воронцова и Шувалова торопили франко-русское сближение с явного одобрения Елизаветы и действовали без ведома коллегии иностранных дел. Они, несомненно, внесли свою лепту в сочинение декларации, врученной Вильямсу, где было заявлено, что англо-прусский договор несовместим с отношениями, что ранее завязались между Лондоном и Петербургом^{781}.