Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других

Фавориты и придворные, от которых отнюдь не укрылся взбалмошный нрав императрицы Всероссийской, пускались подчас на диковинные уловки. Взойдя на трон после долгих лет колебаний и отверженности, эта дама, не приученная к тяготам правления, не слишком рвалась исполнять налагаемые властью обременительные обязанности. Зато обожала приемы, роскошь, почести, поклонение подданных. Ограничений терпеть не могла. Идя на поводу у своей натуры, она отделывалась от государственных забот или просто пренебрегала ими, считая пустяковыми^{252}. Склонная к эпикурейству, ленивая и раздражительная, она большую часть своих полномочий перевалила на Бестужева, хотя в иные моменты, неблагоприятные для стратегии государственного канцлера, давала почувствовать свою власть: к примеру, созывала министерские Конференции при Высочайшем дворе. Тем не менее ловкому царедворцу удалось поставить государыню в зависимое положение; он знал, как подступиться к ней, как, пользуясь особенностями ее нрава, вынудить ее вникнуть в его сообщения и благоприятствовать его намерениям. Императрица это ценила вопреки своей антипатии к нему, которую она охотно демонстрировала. К величайшему огорчению приближенных (особенно франко-прусской группировки), она ни в чем не желала себя стеснять, как бы это ни было рискованно и вредно. Она и впрямь разрушала свое здоровье: сохранилось немало писем в Потсдам, Версаль, Лондон и Вену, авторы которых подробно описывают ее мелкие и крупные недомогания (проблемы с пищеварением, простуды), но главное — ее пристрастие к эфиру. Причиной всего этого было легкомыслие шаловливой царицы. Уже в 1743 году Шетарди упрекал ее за склонность приобщаться ко всему тому, что приближает погибель. Но эта женщина умела заставить близких считаться с ее нравом, чему способствовали ужасные вспышки гнева и непредсказуемость реакций^{253}. Бестужев вопреки ожиданиям удержался на высоком посту, и Елизавета своей политики не изменила. Не желая, чтобы пролилась кровь ее подданных, она предпочла и далее сохранять нейтралитет среди распрей, потрясавших Европу.

Итак, первая серьезная попытка государственного переворота была предотвращена. Последствия случившегося легли на плечи Ивана и его семьи: маленького царя оторвали от родных, и надзор над ним стал более жестким. В политической корреспонденции тех дней прослеживается отчетливый лейтмотив: не совершает ли Елизавета ошибку? Можно ли доверять юному великому князю, внуку императора Петра I?

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ПЕТР, ПРЕСТОЛОНАСЛЕДНИК ПОНЕВОЛЕ

Начиная с первых своих манифестов, Елизавета объявляла, что отказывается от вступления в брак, а права престолонаследия предоставляет своему «дорогому племяннику» Карлу Петру Голштейн-Готторпскому, внуку Петра Великого. Такой выбор произвел в умах немалое волнение. Названный молодой человек де-факто являлся наследником трех корон — герцогской голштейнской, королевской шведской (через бабку со стороны отца, дочь Карла XI и сестру Карла XII, умершего бездетным) и российской императорской в силу завещания Екатерины I, его бабки на сей раз по материнской линии. Такая тройственная генеалогия могла привести к объединению корон либо к новой войне за наследство: некоторым уже мерещилось, что Россия «сцапает» Швецию или даже сотрет ее с карты Европы^{254}. Обстоятельства складывались так, что молодому монарху была обеспечена поддержка со стороны служилого дворянства, по природе воинственного и жадного до легких завоеваний. Это в высшей степени беспокоило Францию, всегда хранившую верность своим скандинавским союзникам. Знать старинных родов, напротив, весьма сдержанно относилась к персоне Карла Петра: рожденный в лоне протестантизма, он в глазах своих противников тем самым уже становился непоправимо негодным на роль будущего главы православной церкви. Императрица обещала добиться перехода молодого человека в «истинную веру», как только он вернется в Россию.

Другим наследником престола, единственно законным с точки зрения завещания Анны Иоанновны, являлся маленький Иван Антонович, который между тем подрастал в Холмогорах, большом северном селении, потерянном Россией; этот живой фантом был навязчивой идеей многих недовольных. Все годы правления Елизаветы ее снедала боязнь государственного переворота в его пользу. Оба потенциальных претендента на престол Романовых, Петр и Иван, на самом деле являлись германскими принцами, родней Габсбургов и Гогенцоллернов; эти кровные узы отчасти объясняли, почему придворные и дипломаты образовали такое диковинное созвездие вокруг плохо лежавшей наследственной короны. Наперекор Шетарди, «узурпировавшему» почетное место при петербургском дворе, Германия сохраняла здесь свое присутствие, в известном смысле именно она владела ключами от будущего царства.