Елизавета Петровна

А как дышали покоем, музыкой прелестные зеленые окрестности Вены! Здесь Мария-Терезия построила замок Шенбрун, где проводила все лето. Как-то раз она надрала уши белокурому мальчишке из церковного хора, который, вопреки запретам взрослых, возглавил шайку таких же, как он, сорванцов, лазавших по крышам. Позже сорванец превратился в великого Иосифа Гайдна. Сюда 13 октября 1762 года из Зальцбурга привезли маленького головастого мальчика в сиреневом костюмчике. Мальчик, войдя во дворец, сразу растянулся на скользком паркете. Ему помогла встать на ноги маленькая девочка, на которой, в благодарность за помощь, он сразу же пообещал жениться. Это были Вольфганг Амадей Моцарт и Мария-Антуанетта, почти ровесники.

Жизнерадостный гений Вены в трудные минуты не раз спасал от уныния и слабости свою повелительницу. Как справедливо писал один из биографов императрицы Марии-Терезии, мир Вены разительно отличался от мира Берлина. Австрийская столица вдыхала воздух непривычного для Берлина гуманизма, там не требовали от людей беспрекословной и унизительной покорности, там не подавляли человека, и благие склонности личности получали полную свободу для своего развития (Валлоттон, р. 209, 211).

И все же можно удивляться, что Резль и Франц оказались такой удивительно гармоничной парой. Как и в каждой супружеской чете, у них был свой секрет. Супруги прошли бок о бок всю жизнь, их объединяли официальные почести, любовь, постель, семья, вкусы, музыка, но только в одном между ними никогда не было равенства - государственная власть, вся без исключения, принадлежала Марии-Терезии. Верная принципам абсолютного монарха, она не делилась властью ни с кем, даже с любимым человеком. А власть эта была тяжела и неудобоносима. Трудно представить худшую ситуацию, чем та, в которую попала Мария-Терезия в начале 1740-х годов: поражения в войне с Пруссией, появление коалиции враждебных Австрии держав, выборы в декабре 1740 года германским императором Баварского курфюрста и многие другие катастрофические неприятности, от которых, наверное, могли перевернуться в гробу ее великие предки. Да и кем она сама была для своего народа в 1740 году: очаровательной молодой голубоглазой женщиной с прекрасным цветом лица, чуть выдвинутой «габсбургской» нижней губой, рыжеватыми волосами и белыми зубками, да с иностранным мужем, во владении которого был только титул герцога? И это все! Разве может женщина править такой империей? - сомневались скептики.

Довольно быстро Мария-Терезия показала себя целеустремленным и энергичным государственным деятелем. Те, кто услышал ее твердую и ясную речь 11 ноября 1741 года на присяге в Вене, с трудом поверили, что перед ними стоит не веселая, добродушная Резль, а суровая властительница, воительница, защищающая родину. Воительницей она предстала и в Буде, в церкви святого Мартина, когда ей на голову возложили корону Святого Стефана - основателя Венгерского государства, а потом на вершине Королевской горы. Здесь, на глазах тысяч венгров, по обычаю венгерской коронационной церемонии, верхом на коне, она чертила крест в небе сверкающей на солнце саблей Святого Стефана, обращаясь во все четыре стороны света.

Венгрия заняла особое место в ее жизни и судьбе. Венгрия была ее первой победой. По недоразумению Марию-Терезию часто называют императрицей. По существу это правильно, но формально она ею никогда не была - напомню, что после смерти Карла VII (баварского курфюрста) в 1745 году императором стал муж Резль Франц I. Когда же он, к величайшему горю своей супруги, неожиданно умер в 1765 году, императором стал Иосиф II, их сын. Сама же подлинная властительница империи Мария-Терезия имела титул королевы Венгрии, точнее - короля Венгрии. Так мужским титулом называли ее венгры. Признав в 1741 году ее своим королем, они сделали ее легитимным правителем. Помогли они Марии-Терезии и осенью того же года, когда империя оказалась в безвыходном положении после поражений в войне с Пруссией. Тогда Марии-Терезии срочно требовались сто тысяч гульденов на восстановление обороноспособности государства. Престиж Австрии упал как никогда низко. Из Петербурга, из Коллегии иностранных дел, писали русскому посланнику в Вене Людвигу Ланчинскому: «Целый свет не может довольно надивиться слабому оборонительному состоянию венского двора, надобно было ожидать, что в таком крайнем случае употребятся и крайние меры» (Соловьев, 21, с.59). Вот и наступил час этих крайних мер, немыслимый ранее для гордых Габсбургов.