Елизавета Тюдор

Визит королевы и ее двора с внушительным поездом, скарбом, сотнями слуг был для хозяина и честью, и стихийным бедствием: неделя развлечений могла поглотить его годовой доход (только за один обед у виконта Монтагю, например, гости съели трех быков и сто сорок гусей, а они прогостили у хлебосольного хозяина неделю). Однако приезд королевы необыкновенно поднимал престиж тех, кто удостаивался чести принимать ее, и амбициозные хозяева готовились к этому месяцами: подновляя свои дома, вставляя новые итальянские витражи, украшая отведенные королеве покои и т. д. Они тратили тысячи фунтов на подарки Елизавете — обыкновенно драгоценные «безделушки», стоившие целые состояния.

Она любила подарки, но более всего ценила искусное выражение любви и артистически поданную тонкую лесть. Со временем «индустрия» приемов обрела сложившиеся формы: один и тот же ряд понятий обыгрывался в аллегорических сценах, куда бы она ни приехала, — верность и преданность ей хозяев, ее неземные красота и мудрость, мирное правление и торжество истинной религии. В 1591 году королева посетила Сассекс и гостила у католического магната виконта Монтагю. Каждый день хлебосольные (и, к слову сказать, не самые верноподданные) хозяева предлагали ей новые и новые развлечения. При приближении королевы к замку из-за стен его полилась музыка и страж, одетый мифологическим Гигантом, разразился длинной речью о том, что сбылось древнее пророчество — стены запоют при приближении самой удивительной из женщин, после чего галантный цербер пропустил процессию в цитадель. На следующий день, в воскресенье, гостей ждал пышный банкет. Понедельник был отдан охоте на оленей, и Елизавета собственноручно подстрелила трех. Во вторник после пира за столом длиной в двадцать четыре ярда гостья пошла прогуляться по парку. По пути ей встретился Пилигрим, представившийся собирателем древностей и достопримечательностей. Он поведал королеве, что недалеко от этого места видел самое необычное на свете дерево, но в его ветвях сидел свирепый Дикарь, не давший ему осмотреть диковинку. Пилигрим умолял Елизавету взглянуть на чудесный дуб. Заинтригованная королева последовала за ним. Ее взору предстал могучий дуб, увешанный множеством прекрасно выполненных гербов местного дворянства, верхушку же его венчал ее собственный герб. Дикарь на отменной латыни объяснил, что это древо — символ единства государыни и дворянства Сассекса, а он находится здесь, чтобы охранять мирные берега графства от происков врагов, переодетых иезуитов и прочих недоброжелателей, которые хотели бы разрушить это трогательное единство. Он восславил ее милость и терпимость к подданным: «За границей страшатся Вашего мужества, дома славят доброту».

В среду Елизавета отправилась на прогулку к пруду, куда ее поманила прелестная музыка, и стала свидетельницей диалога о преданности между Рыболовом-удилыциком, сидевшим на берегу, и Рыбаком, тянувшим невод. По окончании дискуссии Рыбак, направив лодку к Елизавете, вытащил свою сеть и принес к ее ногам всю рыбу из озера, пожелав, чтобы все до единого сердца ее подданных так же безраздельно принадлежали ей, как и его улов. В четверг ей был предложен пикник, оживлявшийся танцами местных крестьян, к хороводу которых как бы в порыве всеобщего ликования присоединились хозяева — лорд и леди Монтагю. Все эти развлечения сопровождались обильными славословиями в адрес «гостьи и их коронованного божества». Само по себе сравнение с богиней было уже расхожим штампом и требовало более детального развития темы. Так, у Монтагю во время охоты к Елизавете приблизились «нимфы» с луками через плечо и запели: «Взгляните на ее кудри, подобные золотым нитям, / Ее глаза — как звезды, мерцающие в небе, / Ее небесный лик — неземной формы, / Ее голос звучит как Аполлоновы напевы, / Это чудо всех времен, чудо мира. / Королева Удачи. Сокровище Любви. Слава самой Природы». Пилигрим в молитвенном экстазе предсказывал, что с концом ее жизни наступит конец света (во владениях католиков напоминать о смерти было не совсем уместно, тем не менее Елизавета отнеслась к этому снисходительно).