Елизавета. Золотой век Англии

Наглядно этот процесс описал в 1567 году посол Испании в Лондоне Диего Гусман де Сильва, который наблюдал королеву за работой в ожидании аудиенции. Он сообщает о письме, которое требовалось послать королевскому представителю в Шотландии. «Я видел письмо, — подчеркивает Гусман, — хотя прочесть его не мог». Один из тайных советников Елизаветы, давний фаворит и королевский конюший Роберт Дадли, граф Лестер надиктовал послание секретарю на глазах пораженного Гусмана, «а после в моем присутствии взял его и понес на подпись королеве»[59].

О многом говорит записка, поданная Бёрли в 1565 году Мэттью Паркеру, первому в правление Елизаветы архиепископу Кентерберийскому, в которой главный королевский советник раздраженно сообщает, что королева, возможно, пожелает внести такую правку в письмо, какой «он дозволить не может». Здесь Сесил практически повторяет слова, сказанные им ранее, когда он угрожал Елизавете уходом в отставку, снова демонстрируя, что власть целиком сосредоточена в его руках[60]. Точно известно только об одном случае, когда в начале своего правления в подобной ситуации Елизавета проявила настойчивость и не позволила вечно сующим всюду свой нос приближенным навязать ей свою волю. В 1566 году она лично написала письмо вновь назначенному лорд-депутату Ирландии, которого тот очень ждал и факт получения которого ему было приказано скрывать:

Грамота эта да будет хранима одним Вулканом, а у вас она да пребудет лишь на время, необходимое для прочтения, и ни единой Божьей твари ни слова о ней сказать не дозволяю. Такое мое вам указание, как я на то право имею. От меня вы только такие письма получали, что были писаны моими секретарями[61].

Установить авторство каждого из 15 000 дошедших до нас писем и приказов, посланных от имени королевы в течение сорока четырех лет ее правления, — дело долгого и кропотливого труда. По примерным оценкам, собственноручно Елизаветой написано или надиктовано не более 2400 документов[62]. Королева просто физически не могла бы уследить за всем количеством бумаг, циркулировавших при ее дворе, и в первые двадцать лет правления наиболее секретные и важные письма определенным лицам и послам составлялись советниками Елизаветы во главе с Бёрли лишь на основании ее устных указаний. Порой высшие сановники использовали столь слабый контроль над своими действиями в корыстных целях. Несколько раз в течение 1560-х годов имели место весьма вопиющие случаи — обычно дело касалось Марии Стюарт, — когда указания послам отправлялись после длительных споров между Елизаветой и Бёрли, причем последний чаще одерживал в них верх[63]. Аналогичным образом сами послы посылали сокращенную и вычищенную версию отчета королеве, а более полную — ее первому министру.

Конечно, столь непрозрачная система управления поддерживалась не только неопытностью молодой королевы и огромным документооборотом. Слабость контроля над аппаратом играла на руку не одному Бёрли со товарищи, но и самой Елизавете, поскольку давала ей возможность снимать с себя ответственность за собственные решения. В 1570 году, спустя два года после того, как она без тени стыда повелела под прикрытием шторма, бушевавшего в Ла-Манше, захватить генуэзский парусник, перевозивший в Нидерланды 155 сундуков золота в качестве платы войскам Филиппа II, она пишет четвертой супруге Филиппа Анне Австрийской[64]: «Пусть недавнее прошлое было ознаменовано раздором меж нами и королем Испании», случилось это по вине «иных злонамеренных чинов»[65]. Так королева исполнилась намерения переложить на других вину за ухудшение англо-испанских отношений.