Элизиум, или В стране Потерянных Снов

И опять — в третий раз — Поттер его удивил. Он поднял руку, подержал над липкой, в крошках, столешницей, и положил ее, очень мягко, осторожно, на ладонь Драко. Пальцы его сжались, разжались — и он убрал руку.

Прикосновение же оставалось еще несколько секунд: призрак, воспоминание, эхо.

Больше ничего.

* * *

Они встречались каждый день — одни и те же двадцать минут за горьким кофе, Драко коротко пересказывал результаты встреч с медиками, Поттер слушал, кивал, задавал какие-то незначащие вопросы.

Он как будто чувствовал, что не стоит идти дальше, что Драко всего-то и надо, чтобы кто-то слушал сбивчивые и невнятные рассказы, чтобы надежда его в эти минуты из бесплотной и невесомой становилась реальной, искренней, настоящей.

В конце ноября в Св. Мунго сдались и самые оптимистичные, и Скорпиуса перевезли домой. Комната его, оклеенная плакатами квиддичных команд, забитая сломанными и любимыми игрушками, тесная, темная (ему нравилось держать гардины задернутыми, он вообще был мальчиком с явными наклонностями к раннему, чуть напыщенному, подростковому трагизму), превратилась в обитель Спящей Красавицы — так они с Асторией называли сына.

Казалось, в этой идиотской и неуместной шутке они собрали оставшуюся в доме радость — и отдали сыну, и казалось, что, когда он очнется, то будет смеяться над ней вместе с ними.

Но пока единственным, кто улыбнулся (скорее, приподнял в улыбке уголки губ, но Драко и за это был благодарен), оказался Поттер. Опять Поттер. Удивительно, за что начинает цепляться волшебник, чтобы не сойти с ума от потери, от огромности и всесилия беды — за какие мелочи, за каких (прежде казавшихся ненужными, ничтожными даже) знакомцев.

Поттер был тем, кто улыбнулся сказанной вскользь шутке, когда они втроем — Драко, Астория и он — туго натягивали шелковую простыню. Из-под подушки, которая все еще пахла волосами маленького мальчика, его сладким и терпким ромашковым шампунем, выпала вдруг книга в яркой обложке. Поттер поднял ее и показал Драко: ведьма с таким бюстом, на котором можно было полочку для посуды поместить, прикрытым лишь какими-то треугольными лоскутками, размахивала кинжалом и творила заклинания огня: адски переливавшиеся розовые шары… Чтиво, не то, чтобы запретное в Малфой Мэнор — Драко ничего своему сыну не запрещал, но до смешного неуместное, и до смешного же — уместное в этой комнате маленького любопытного негодяя. Они расхохотались, коротко, и под изумленным и горестным взглядом Астории.

— Я видел продолжение, — примирительно сказал Поттер, поднимая подушку и ловко стягивая с нее наволочку. Домовик подтащил стопку чистого белья и с подобострастным нетерпением выдрал подушку из его рук.

— Я куплю ему все продолжения на свете. Пусть бы даже в них… не знаю? Пусть бы даже воинственная мадмуазель сняла этот чисто символический костюм.

Они опять засмеялись. Драко чувствовал горечь, которая лишь оттеняла веселье. Горько было от бесцеремонности, с какой они содрали покров это маленькой тайны, и от того, каким тихим был Скорпиус у него на руках — невесомым и тихим, маленьким, спокойным.

Будь он и вправду здесь, участникам разговора не поздоровилось бы.

— Знаешь, они спрашивали о нем, — сказал Поттер, помогая домовику расправить покрывало.

— Кто? — не понял Драко.

— Мои дети. Альбус и Джеймс. Он был хорошим мальчиком… — Поттер посмотрел Астории в лицо, — то есть, он… он хороший мальчик. Они не дружили, но… Они спрашивали о нем, они сказали, что…

Поттер на секунду задумался.

— «Он клевый и всегда давал скатать контрошки по зельям». Это Ал сказал. Ал не заводила, в отличие от своего брата. Друзей у него немного… может быть, даже маловато, он замкнутый. Но он может отличить клевого мальчика от… от обычного.

И Поттер замолчал.

Драко смотрел на него исподлобья, затем осторожно положил сына на чистые простыни. Белое, как бумажный лист, личико чуть повернулось набок, хохолок светлых волос упал на высокий лоб, кожа была такой тонкой, что на виске виднелась синеватая венка.

Поттер скрестил руки на груди. Астория повернулась к нему и вглядывалась с какой-то странной, тревожной просьбой в глазах. Драко поцеловал мокрый лоб и почувствовал дыхание с маленьких губ — нечистое, но приятное, в нем было тепло, магия близости, у него защемило сердце, и он поспешно выпрямился.

— Сейчас все по-другому в школе, — быстро заговорил Поттер, повернувшись к Астории и смущенно кивая через слово, — все по-другому, не так, как было… у нас. Факультеты дружат между собой, Слизерин… считают умниками, но их уважают, все уважали его, он хорошо держался на метле, Ал сказал, что всегда болел за него, потому что он…

Астория молча вглядывалась в его лицо.

— Он сказал так: «Скорпиус был мелкий, но упрямый, и он хорошо держался против всех этих громил, а я таких пацанов уважаю».

Драко боялся, что жена расплачется, но она только слушала, с жадной, почти заискивающей, дрожащей улыбкой.