Ёлка Для Вампиров (СИ)

— Зачем вы снова так делаете? — с упреком спросила Соня, не смея обернуться и взглянуть в глаза. В ее тихом голосе весенней капелью зазвенели слезы оттаявшей от недавних страхов души. — Вы снова играете со мной. Так жестоко…

— Прости, но я даже не успел начать с тобой играть, — справедливости ради заметил Ольгерд, обнимая ее сзади. Соня, не осознавая, прижалась к нему спиной. — Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Да! Уйдите! — выдохнула она, закатив глаза. — Я вам не игрушка. Я не такая. Не легкомысленная кукла для одной ночи.

Его рука снова скользнула ей под кофточку, накрыла мягкое, нежное полушарие с напрягшимся, упругим бутончиком. Пальцы принялись дразнить, поглаживать.

— Чему мне верить? — поцеловал легким касанием ее ушко. — Твоим неискренним словам? Или зову твоего горящего тела?

Она откинула голову ему на плечо, прижалась спиной, но в то же время попыталась отпихнуть от себя его руки, побила кулачками, забарахталась бессильно:

— Нет! Нет! Я не могу! Я не должна! Нельзя до свадьбы!..

— Какие старомодные представления о морали, — рассмеялся Ольгерд.

Он уже предвкушал исключительное наслаждение. Его жертва почти готова: еще чуть-чуть, и кровь ее забурлит от переизбытка страсти. Слаще самого дорогого вина, изысканней редчайших деликатесов, ароматней и вкуснее всего на свете! Он облизнул губы, выбирая самую жаркую точку на лихорадочно пульсирующей жилке на шее…

— Та-ак! — раскатился по квартире надтреснутый голос бабушки. — И чем это вы тут занимаетесь? Сонечка, ответь, пожалуйста, кто этот твой гость? И почему столь поздний визит? А кто тот приятный молодой человек, который меня столько времени не пускал в мою собственную квартиру? Сонечка, ты ничего не хочешь сказать бабушке?

Соня хотела, очень хотела сказать кое-что бабушке. Но сдержалась. Ольгерд заслонил ее спиной, чтобы она успела хотя бы чуть прийти в себя и застегнуться.

Бабушка бросила пакет с покупками на стол — пластиковая бутыль кефира уныло оперлась о корзину с райскими фруктами.

Ольгерд коротко представился и извинился за позднее вторжение самым вежливым и почтительным тоном, который, однако, ничуть не умалил его достоинства и мало смягчил некоторую сухость, сквозившую в бархатном голосе. Подобным обращением бабушка была просто поражена и ошарашена. Но это отнюдь не помешало ей наброситься с упреками на внучку, как только незваный гость их покинул. Тем более на прощание молодой человек позволил себе возмутительнейшую вещь — он поцеловал Соне руку! Но при этом одарил зардевшуюся дурочку таким зовущим взглядом, что у бабушки дух сперло.

— Что ты себе позволяешь?! — возмутилась прародительница, едва захлопнулась дверь.

— Ничего не было, — отозвалась внучка угрюмо, тихо, устало.

— До инфаркта меня довести хочешь? Совсем совесть потеряла? Только я за порог — ты уже на всё готова?

— Ничего не было.

— Потому что я помешала! Уж так невтерпеж? Уж так охота, что головой думать забываешь? Хочешь тоже одна остаться с орущим ребенком на руках?! Как твоя мать одна осталась, как я осталась? Ради одной ночки — всю жизнь себе сломаешь?

— Ничего не было!

— Сколько раз я тебе говорила? Что я тебе всегда говорила? Ну-ка повтори сейчас же, что я тебе говорила!

— Без кольца… на пальце… и пальцем чтоб не трогал…

— А ты не реви! Не реви, я сказала! Это я реветь должна! Воспитывала тебя, воспитывала, да так ничему и не научила! Видать и впрямь не вложишь свой разум в чужую глупую голову! Ничему-то тебя наш с матерью пример не научил! Не желаешь ты на нашем опыте учиться — свой хочешь лоб расшибить! Вот и расшибешь, вот и наиграешься! Вот и останешься одна, никому не нужная. И будешь растить вот такого же неблагодарного оглоеда, который только и будет твоей смерти ждать, чтобы квартиру и сберкнижку с пенсией получить в наследство!

— У меня с ним ничего не было! — взвыла Соня в слезах, срывающимся голосом. — У меня еще ни с кем ничего не было!

У нее не осталось сил слышать голос бабушки. Но она знала, что в подобном настроении ту уже ничем не остановить, никакими словами, ни уверениями, ни клятвами. Ни перечить, ни пытаться докричаться — всё бесполезно, бабушка ничего не поймет, не захочет услышать. Оставалось только терпеть и молчать.

Но Соня и без того чувствовала себя виноватой. Слишком она оказалась слабой, слишком податливой, безвольной. Она не должна себя так вести! Не должна позволять так с собой обращаться! Он ей всю душу взбередил… У нее сердце колотилось как сумасшедшее, мысли в голове путались. От бабушкиного непрестанного крика, от разноса по полной программе с доморощенным психоанализом хотелось выть и рыдать! А от горящих следов на коже под пижамой, от прикосновений его нежных, прохладных ладоней в животе всё сжималось — и слезы сами собой текли ручьем.

В три часа ночи, не в состоянии больше выносить непрекращающийся поток нравоучений, Соня убежала в свою комнату, утирая нос рукавом. Хлопнула дверью, рухнула на кровать, уткнулась зареванным лицом в подушку.